Подарок для troyachka

[secretsansa]

Подарок для troyachka
По заявке: что-нибудь про Дорн и дорнийцев
Название: Кости
Оригинал: название: Bones; автор: ariel2me
Ссылка на оригинал: http://archiveofourown.org/works/2486846
Категория: джен, гет
Герои: Доран Мартелл, Эллария Сэнд
Рейтинг: G
Размер: мини

Новость о его смерти прилетела в Дорн на крыльях ворона, написанная мелким неразборчивым почерком и запечатанная каплей твердого алого воска. Почерк, которым был исписан пергамент, принадлежал Элларии, а печать была собственностью Оберина. Рука Элларии не дрогнула, когда она запечатала пергамент, пусть даже сердце ее неистово и яростно выло от мысли, что руки, которые никогда уже не воспользуются этой печатью, его руки больше никогда не приласкают ее.

И вот она вернулась в Дорн с тем, что осталось от Оберина Нимериса Мартелла — черепом и костями, плоть с которых объели прожорливые жуки Молчаливых Сестер — полым остовом, освобожденными от крови и всего остального, что когда-то было внутри: жестокое карающее напоминание о пустоте — бесплодной и унылой пустоте в ее сердце.

— Я привезла его домой, — сказала Эллария принцу Дорна, человеку, ныне лишенному всех его братьев и сестер, мертвому человеку с мертвым взглядом и даже еще более мертвым выражением лица. Слезы блестели в его глазах, но не скатывались по щекам, и Доран Мартелл не произнес ни слова.
Нет, конечно же, она не привезла Оберина домой. Как она могла бы? Он ушел, навсегда, стерев все, чем он когда-либо был, все, чем он являлся, все, чем он мог стать, стерев прошлое, настоящее, будущее. Она привезла с собой его кости — только это и ничего более.

Череп и кости не смогут шутливым поддразниванием вызвать редкую улыбку, которая неожиданно осветит серьезное лицо Дорана, не смогут заставить Песчаных Змеек звонко смеяться. Череп и кости не смогут утешить и согреть Элларию в холодные, темные ночи, что предстоят впереди. Не существует более ни его плоти, ни сердца. Все: его наблюдательный и острый ум, его чутье, проницательность, воображение; его мечты, стремления, вожделения — все ушло, и никогда не вернется.

— Мертвые продолжают жить в тех, кто остался жить, — однажды сказала она Оберину, отчаянно пытаясь утешить его после страшной смерти сестры.
Мертвые продолжают жить в памяти, во всех воспоминаниях, в каждом слове, каждом жесте, каждом поступке, каждой вещи и каждом месте, которое не забыто.
— У тебя доброе сердце, Эллария, — ответил ей Оберин. — Но мертвые — мертвы. То что ушло — ушло навсегда, — продолжил он с горечью.

Молчаливые Сестры облачили кости в одежды, которые Оберин надел, отправляясь в Королевскую Гавань. Его копье лежало поперек груди, куда его заботливо уложила Эллария своими собственными руками.
— Не трогай острие копья, — предупредила она Дорана, когда они с Арео Хотахом поддерживали его, помогая устоять на нетвердых слабых ногах.

Доран наконец заговорил, хрипло от скорби и тоски:
— То ли это копье, которым сражался мой брат во время поединка?
Эллария кивнула. Доран прикрыл глаза.

— Грегор Клиган? — спросил он, не открывая глаз, сведя руки будто бы в безмолвной молитве.
— Когда мы покидали Королевскую Гавань, он визжал от боли, умоляя о смерти, — ответила Эллария.

— Я написал Тайвину Ланнистеру, — произнес Доран, медленно открывая глаза. — Он обещал, что отправит голову Горы в Дорн.
— Но, полагаю, что не свою, — ответила Эллария, чьи глаза и щеки были сухи как кость.
Она рыдала долго и горько во время пути домой. Сейчас она должна была сохранять спокойствие и решительность — ради своих дочерей. Ради всех дочерей Оберина.

Доран вздохнул.
— Ты хочешь, чтобы я созвал знамена и отправился на войну за головой Тайвина Ланнистера, за головами всех Ланнистеров? Этого ты желаешь, Эллария? Неужели ты согласна с Обарой, Ним и Тиеной в этом вопросе?
— Ты должен был знать меня лучше, — ответила Эллария, не скрывая упрека в своем голосе. — Когда Оберин пытался собрать армию, чтобы усадить Визериса Таргариена на Железный Трон, кто не покладая рук трудился вместе с тобой, чтобы убедить его отказаться от этой опасной затеи?

Доран протянул ей руку и произнес:
— Прости меня, Эллария. Мой брат удачлив… был, — он замолчал, осознав ошибку, и его передернуло от боли, которую вызвало это одно слово, слово, без которого он больше никогда не сможет говорить про Оберина, — Мой брат был удачлив: ему повезло со спутницей жизни. Ты делала его счастливым.

— Он делал счастливой меня, во всем, что было действительно важно, — голос Элларии дрожал на грани срыва.
«Пожалуйста, только не это! — взмолилась она. — Я не должна сломаться сейчас.»
Она залатала брешь в своей броне и ожесточила сердце, чтобы сказать то, что она должна, принцу Дорна.

— Я лишь хочу, чтобы мои дочери, и все дочери Оберина, были в целости и сохранности, — голос ее стал резче. — Я слышала, что ты взял их под стражу и отослал прочь.
— Ты и в самом деле веришь, что я мог причинить вред дочерям моего брата? Его плоти и крови, моим племянницам?
— Возможно не моим малышкам, — неохотно согласилась Эллария, заставляя себя остаться равнодушной, нетронутой болью, которую она услышала в голосе Дорана. — Но ходит молва, что ты заключил в тюрьму Обару, Ним и Тиену.
— Я вынужден был так поступить, чтобы сохранить мир и порядок. Чтобы предотвратить новые смерти, чтобы не проливать еще больше дорнийской крови. Обара, Ним и Тиена подстрекали лордов на войну, чтобы отомстить за своего отца.

— А где они сейчас?
— Они взаперти в Копейной Башне, и не лишены ничего кроме своей свободы. Им не причинят вреда и никаким образом не обойдутся с ними дурно. Я даю слово, Эллария.
— А мои Элия, Обелла, Дорея и Лореза? Куда ты отправил моих девочек?
— Все четверо в Водных Садах в целости и сохранности, уверяю тебя.
— Тогда туда я и должна отправиться, — решила Эллария. — Я покину Солнечное Копье на рассвете.

Долгое время принц Дорна не отвечал ей. Дрожащая рука Дорана кружила, не касаясь, над изуродованным, поврежденным черепом Оберина, глаза скользили по каждой вмятине, каждой трещине, каждому следу повреждений, врезая их в память. Молчаливые Сестры, с их умениями, опытом и знаниями во всем, что касалось мертвых, могли сделать лишь столько. Они не способны были скрыть все следы жестокости, все следы боли и страдания.

У Элларии до сих пор перед глазами стояла эта сцена — чудовищно огромные руки Горы, раздавливающие, сминающие…

Вопль, рвущийся из ее груди, был остановлен едва слышимым вопросом Дорана:
— Скажи, Эллария, ты думаешь, что я слаб? Ты думаешь, что я холоден и равнодушен к смерти своего родного брата?
— Оберин ни разу не усомнился в твоей любви к нему, — с уверенностью ответила Эллария, не покривив душой.

— И все же, он не стал бы сомневаться, стоит ли созывать знамена, если бы убили меня, а не его.
— Он был оделен дерзостью, а у тебя в крови осмотрительность. Вы дополняли один другого.
— А сейчас он мертв. — прошептал Доран.
— А сейчас он мертв, — эхом отозвалась Эллария, позволив слезам свободно покатиться по щекам.