Дорогие друзья! Санса устала, Санса мухож... прощается с вами до следующих встреч! Наш фест закончен, и это был настоящий праздник для всех любителей подарков, сюрпризов и "Песни льда и огня". Сердечное спасибо всем участникам и зрителям! А в нашем деаноне вы можете посмотреть, кто именно был Сансой персонально для вас, и поблагодарить его лично. Праздники заканчиваются, но Санса надеется, что настроение дарить подарки и чудесные отзывы не покинет фандом еще очень долго!
Подарок для всех По заявке: Тирион/Санса, что-нибудь про налаживание отношений Название: Мы все уснем Категория: джен, прегет Жанр: АУ, ангст, даркфик, постканон Герои: Санса Старк, Нестор Ройс, Роберт Аррен, Тирион Ланнистер Рейтинг: PG-13 Размер: мини (ок. 2100 слов) Саммари: Зима пришла. Примечания: Санса поет колыбельную на мотив английской чумной песенки “Ring a Ring o' Roses”. Предупреждения: смерть персонажей, безумие
Дракон испустил дух рано утром.
Он лежал бессмысленной белой грудой у внешней стены, а снег, который не прекращался со вчерашнего вечера, методично и бесстрастно засыпал золотые прожилки на его крыльях. Черная проталина возле его головы еще не успела скрыться под снегом — камень слишком нагрелся от драконьего дыхания. А вот другие следы совсем исчезли. Как будто никто не тащил всадника — бесчувственного, почти бездыханного — вверх, к воротам, не протаптывал тропинку, нарушая ровный снежный покров. Тащил весь короткий день. Очень короткий.
Из-за снега стало теплее, и Санса стянула с руки перчатку. Раньше она ни за что не догадалась бы, что снег приносит тепло, — но всю прошлую неделю светило солнце, и мороз стоял такой лютый, что камни стонали и потрескивали, как живые. А сейчас небо опустилось ниже, одеялом прикрыв предгорья. Орлиное гнездо скрылось в тучах.
Пальцы стали тонкими и прозрачными, кожа загрубела — жира, которым можно было бы спасти руки, почти не осталось, да и жаль изводить драгоценную пищу на такие мелочи. Санса усмехнулась. Она давно уже не смотрела в зеркало — было страшно увидеть то, во что она превратилась за это время. Она не считала, недели прошли или месяцы, она видела, как тают запасы, и без того скудные, а с тех пор, как лорд Бейлиш с отрядом спустился в долину, и вовсе почти никакие. Брюква, репа, солонина — а последней осталось на пару дней.
Если бы драконий всадник не был Тирионом, он бы и дальше лежал рядом с драконом, и снег точно так же засыпал бы его — нет, гораздо быстрее. У Сансы не хватило бы сил даже пошевелить взрослого мужчину. Она до сих пор не могла понять, как у нее вышло затащить Тириона — тяжелого и неповоротливого, как труп, — в замок. Какое-то чудо. Не иначе, старые боги придали ей сил. Куда там Семерым. Те отступили перед зимним нашествием, съежились, отползли на теплый юг. Когда вороны ещё приносили вести, и пока лорд Бейлиш не ушел, Санса знала: Иные свирепствуют на севере, но с каждым днем они подбирались все ближе, а потом вороны перестали прилетать.
Санса вздохнула, натянула перчатку и, набрав полную горсть снега, стала утрамбовывать его в ведро. Ей не хотелось верить, что лорд Бейлиш бросил ее здесь, сбежав на юг — или хотя бы к морю, — но все выходило именно так. Семь королевств потеряли свою ценность, разрушились, как снежный Винтерфелл. Где не было Иных, там бушевали погромы, чернь поднялась, как пена на кипящем супе. Супе… Санса дохнула на окоченевшие пальцы. В груди билась неожиданная злость. Арья бы наверняка смогла выжить здесь, не считая каждую луковицу или кусок вонючего мяса. Арья бы построила силки, или снегоступы, или боги знают какую мальчишескую ерунду, а Санса такого не умела. От искусного вышивания не было никакого толку. Осталась одна учтивость — оружие леди. Обоюдоострое оружие.
Снежинки таяли на лице. Санса выпрямилась, охнув от неожиданной боли в спине, и потащила тяжелое ведро к калитке. Арья наверняка давным-давно мертва. Нет смысла злиться на мертвецов. Нужно что-то делать с живыми.
*
Мейстерская башня продувалась всеми ветрами, промерзла насквозь. Изморозь украсила грубые камни белым, аккуратным узором, и Санса дохнула на него, мстительно любуясь стекающими каплями. Время, когда ей нравилась чистота и белизна снега, изящные кристаллы льда, синее морозное небо, давно прошло. Оставалась еще пара дюжин ступенек, Санса перевела дух, подышала на руки, отбросила чересчур длинные волосы назад и пошла дальше. Подол ставшего слишком свободным платья путался под ногами.
Корм для воронов они давно уже съели — может, месяц назад, а может, неделю, трудно сказать, — но кое-что нужное еще хранилось здесь, то, чему не помеха ни холод, ни ветер. Санса с трудом приоткрыла скрипучую, тугую дверцу шкафчика, приподнялась на цыпочки и взяла с верхней полки два припавших пылью флакона. Ветер выл на все голоса, хотя внизу казалось, будто ветра и вовсе нет. Санса выглянула в узкое окошко. Белым-бело кругом, сколько видит глаз. Кое-где из-под снега торчали черные ребра скал, и казалось, что под снегом прячется огромный каменный зверь, который уснул долгим, а может, и вечным сном. Ветер пел издевательски ритмично, заунывно, как старая Нэн когда-то давно, летом, бесконечно далеко отсюда, пела колыбельные.
Флаконы перекочевали в карман фартука, негромко звякнув. Тучи заслонили солнце, но, судя по тому, как посерело вокруг, день заканчивался. Надо было готовить обед — из того, что оставалось в кладовой.
*
Шесть кусков солонины, с десяток подвявших репок, ни одной луковицы, пара брюкв, немного муки — может, горсть наберется. Готовка, которая раньше казалась весьма премудрым, хоть и недостойным леди делом, превратилась в унылую, внушающую тоску обязанность. Хуже было только мытье посуды. Когда слегла Гретчель — единственная служанка, которую оставил им лорд Бейлиш, — Сансе пришлось учиться делать и то, и другое.
После ледяной воды пальцы ныли часами.
Снег в ведерке давно растаял, превратившись в мутноватую воду, и Санса перелила ее в котелок. Очень захотелось схватить кусок солонины и съесть его в одиночку, пока никто не видит — а кто мог бы? — но Санса сдержалась. Солонина омерзительна на вкус, если есть ее так. Может, сварить суп из одного куска, но положить больше репы? Не две, а три. Да, наверное, так будет лучше. Солонина, негромко булькнув, утонула в котелке. Теперь суп нужно было готовить не на троих, а на четверых, хотя Зяблик ел очень мало, а старый лорд Ройс постоянно ругался и требовал жареного мяса. Если бы вместо жидкого варева он ел бы мясо, говорил лорд Ройс, то не лежал бы пластом в своей комнате.
Санса сильно в этом сомневалась. Нестор Ройс, старый кастелян Арренов и хозяин этого замка, слег еще до отъезда лорда Бейлиша, когда мясо на столе еще водилось.
Когда вода вскипела, и в кухне запахло едой — невкусно, но рот моментально наполнился слюной, — Санса взяла одну из реп, положила на доску и медленно, осторожно начала нарезать ее аккуратными ломтиками. Резать на весу было страшно — пробуя как-то раз, Санса порезала палец почти до кости, и тот теперь плохо сгибался.
Потрескивание огня в очаге, бульканье котелка, вой ветра из-под двери — все заволокла густая, мертвая тишина, и Санса вздрогнула. Замок словно вымер. Санса казалась себе единственным живым человеком на мили вокруг. Она бросила репку в котел, отряхнула руки и закрыла глаза, прислушиваясь. Хорошо иметь крылья — можно подняться высоко, выше облаков, увидеть горы и долины, людей и животных, далекую Королевскую Гавань и не менее далекий Винтерфелл — есть ли там кто живой?
Вряд ли.
Она ждала рыцаря, который прискачет к ней и спасет из мертвого замка, и вот рыцарь прилетел. Недорыцарь. Ее лорд муж. Ланнистер. Лошадь можно было бы, по крайней мере, съесть. Если бы у Сансы был меч из валирийской стали, стоило бы попробовать отрезать немного драконьего мяса, но без такого клинка нечего и думать пробить шкуру дракона.
Надежда теплым шаром горела в груди, как будто Тирион, очнувшись, смог бы оживить дракона, схватить Сансу в охапку и унести подальше отсюда. Смешная надежда, но ничего другого не оставалось. Только вот надо было поставить Тириона на ноги. Пока что он спал в комнате Сансы — дров было слишком мало, чтобы обогревать ради него еще одну комнату. И еды не хватало. По сути, совсем не осталось.
Флаконы глухо, интимно, звякнули в кармане фартука.
*
— Вы прекрасно выглядите сегодня, лорд Ройс, — сказала Санса, занося в комнату поднос с тарелкой и чашкой талой воды. — Гораздо лучше, чем вчера.
В нос ударил премерзкий и плотный — хоть ножом нарезай — запах немытого тела, ночного горшка и болезни. Нет, просто старости. На уборку не хватало сил. Да и вряд ли получилось бы сдвинуть лорда Ройса с места — слишком тяжелый.
Тот хрипло рассмеялся и с трудом приподнялся, опираясь на подушку.
— Складно врешь, Алейна, — сказал он. — Опять суп с репой? Лошадиная моча и та вкуснее.
— Припасов осталось очень мало, — отозвалась Санса и аккуратно поставила поднос на столик. — Очень сожалею, лорд Ройс, но кроме этого ничего больше нет.
— Могла положить хотя бы мяса побольше, — проворчал лорд Ройс, схватил тарелку и, морщась, начал есть. Санса, скрестив руки под фартуком, ждала, когда можно будет забрать посуду. Даром что лорд Ройс жаловался на суп — ел он его всегда охотно и быстро.
— Чем это он пахнет? — подозрительно спросил Ройс, не прекращая, впрочем, есть.
— Солонина уже старая, лорд Ройс, — вежливо ответила Санса.
— Умгу, — пробормотал тот и допил остатки супа прямо из тарелки. Потом откинулся на подушку и закрыл глаза. Пол поплыл у Сансы под ногами, сердце застучало, как бешеное, рукам вдруг стало тепло — впервые за много дней.
— Ты красила волосы, — сказал вдруг Ройс, приоткрыв глаза. — Твой папаша, Мизинец, хотел что-то скрыть от меня, и ты красила волосы.
Тело стало жидким, как вода, ноги почти подогнулись, но Санса усилием воли выпрямилась и посмотрела на Нестора Ройса в упор.
Интересно, когда он заметил?
— Кто же был твоей матерью? — бормотал Ройс все медленнее и сонливей. — Уж не Лиза ли… Аррен? А вы… похожи. Когда та была моложе…
Санса слышала, как стучит ее сердце, — быстро, уверенно. До боли сильно, отдаваясь в горле, под языком.
Он замолчал, хрипло, шумно дыша. Санса стряхнула оцепенение, подошла к окну и, отодвинув засов, распахнула плотно пригнанные ставни. В лицо ударил леденящий холод. Свежий воздух в один миг разогнал сонную муть и вонь.
— Зима пришла, — звонко и отчетливо сказала Санса. — Мою мать звали Кейтилин. Кейтилин Старк, урожденная Талли.
Ройс не пошевелился. Он дышал все медленнее и тише.
— Спите спокойно, лорд Нестор, — сказала Санса дрогнувшим голосом и вышла из комнаты, крепко прикрыв за собой дверь.
Поднос и тарелку она не стала забирать.
*
— Это ты, Алейна?
Очаг почти погас, и в спальне стояла темнота, плотная и холодная, как старая сажа. Раньше Зяблик раскапризничался бы, потребовал, чтобы зажгли свечи, но, кажется, у него на это больше не осталось сил. Острая жалость уколола под сердце, и Санса отозвалась:
— Это я, мой храбрый рыцарь. Принесла поесть.
— Я не хочу, — отозвался Роберт и завозился под одеялом. — Гадость.
Санса поставила тарелку на стол и бросила в очаг еще одно полено. Сырое и мерзлое, оно затрещало, но в комнате стало немного светлее.
— Надо, — мягко сказала Санса и сглотнула ком в горле. — Надо есть, чтобы оставаться сильным и здоровым.
Она взяла тарелку и села на холодную, твердую постель. Роберт лежал, свернувшись калачиком под одеялом, и смотрел на нее поблескивавшими в полутьме глазами.
— Я очень прошу тебя, Зяблик, — проговорила Санса, чувствуя, как медленно и влажно ползет по щеке слеза. — Ради меня. Пожалуйста.
Роберт закашлялся. Странно, что в нем сохранилось столько сил, — несмотря на болезненность, огрехи воспитания, несмотря на холод, голод и одиночество. Он выжил, а здоровая на вид служанка умерла. И не только она. Какая насмешка — выжили самый старый, самый молодой и Санса.
— Ну только ради тебя, — согласился Роберт и сел. Санса зачерпнула ложкой суп и протянула ему.
— Гадость.
— Вовсе нет. Вкусно.
— Он воняет.
— Так пахнет мясо, Роберт, мясо нужно для того, чтобы расти большим.
Еще одна слезинка скатилась по щеке, и Санса поморщилась. Тарелка медленно, но верно пустела, и вскоре ложка заскребла по дну.
— Вот и молодец, — прошептала Санса.
Роберт зевнул и потер кулаком глаз.
— Хочу спать, — сказал он. — Алейна, я устал.
— Конечно, устал, мой храбрый рыцарь. Такое бывает после обильной пищи, — сказала она сдавленным голосом.
Слезы катились одна за другой, словно наперегонки.
— Ты плачешь, — пробормотал Роберт. — Почему?
— Просто грустно.
— Мне холодно.
Санса молча легла рядом и обняла его. От Роберта пахло старыми перьями и дымом — непонятно почему. Он прижался крепче, уткнувшись лицом ей в грудь, и Санса зажмурилась от странного, накатившего внезапно чувства, поднявшегося из живота. Роберт тепло и мерно дышал, полено, разгораясь, потрескивало в очаге. За окном громко завыл ветер — холодным серым зверем, и Сансе неожиданно стало легко и хорошо. Так легко и хорошо ей не было уже много, много дней.
— Бел-белы снежинки, — запела она тихонько, — Пальцы словно льдинки… Бррр! Бррр! Мы все уснем.
Раньше, когда старая Нэн пела эту колыбельную, Санса не могла понять, о чем там речь. Набор слов. Сейчас — неожиданно — ее смысл стал яснее ясного.
— Короли, вороны, рыцари, драконы… Бррр! Бррр! Мы все уснем, — пела Санса, укачивая спящего Роберта.
Белый снег укроет их всех, засыплет с головой, не оставит никакого выхода, кроме одного. Санса нежно и осторожно гладила Роберта по волосам, а тот покачивался в такт ее движениям, как безвольная кукла. Если прислушаться, можно было услышать, как он дышит, — медленно, слабо и сонно.
Санса перестала петь. Дневная усталость навалилась на нее тяжелым грузом, хотелось зарыться под одеяло и уснуть вместе с Робертом — достаточно налить и себе горячего супа, в котелке как раз осталось немного.
Но нет. Санса повела плечами, стряхивая дурноту и слабость, выпустила Роберта из рук и встала. Она утерла слезы, накрыла мальчика, свернувшегося клубочком в постели, одеялом с головой и, тихо ступая, вышла из комнаты.
Завтра у них будет, что поесть. Завтрашний день стал таким же плотным и ощутимым, как и сегодняшний, и вчерашний. Санса подошла к кровати и устроилась с краю, накинула одеяло, стараясь не толкнуть лежавшего посредине Тириона. От него тянуло жаром, она подобралась поближе, чтобы не мерзли руки. Тирион негромко застонал, и Санса улыбнулась — впервые за долгое время.
Подарок дляwolverrain Название: Человек на мосту Форма: драббл (500 слов) Персонажи: Якен Х'гар Категория: джен Жанр: character study Рейтинг: PG-13 Краткое содержание: именем Многоликого человек творит свои дела Размещение: только после деанона с разрешения автора
*
Человек стоит, прислонившись к парапету одного из многочисленных мостов славного города Браавоса, и беззаботно сплёвывает в воду шелуху жареных каштанов. Человек выглядит как обычный портовый работяга, пахнет как он, ест как он, двигается как он – никому и в голову не взбредёт, что человек может спокойно входить в двойные двери Чёрно-Белого Дома не затем, чтобы умереть или заказать смерть, а лишь затем, чтобы попросить у Многоликого новую личину.
Человек стоит на мосту, смотрит на проплывающие внизу гондолы, крыс, копающихся в грудах отбросов на отмелях каналов и портовых кошек, охотящихся на них. Он слушает говор разноязыких толп, наблюдает десятки бытовых сцен, ловит взгляды и жесты, обоняет запахи – благовония из пронесённого мимо портшеза, затхлой пыли от повозки старьёвщика или кислой винной отрыжки, сопровождающей пьянчугу – и жадно впитывает в себя ощущения, словно сухая морская губка.
Человеку выпал редкий момент отстранённости от мира. В это мгновение ему не нужно ни выслеживать, ни преследовать, ни склоняться над чьим-нибудь изголовьем – он свободен, беззаботен и неуловим. Его клятвы и обязательства лежат на дне холщового дорожного мешка вместе с кинжалом и монетой, на которой вычеканены два слова на языке погибшей Валирии.
Поэтому человек лениво щёлкает пальцами жареные каштаны, сплёвывает шелуху и, наблюдая за тем, как она исчезает в мутных водах канала, думает о разном.
*
Сколько раз он стоял вот так – на мосту, на стене, у бойницы, на карнизе или на коньке крыши – и смотрел, как люди, вместе со своими жизнями, заботами и мыслями проходят внизу. Многие мнят себя стоящими выше других по праву рождения или завоевания, но человек знает, что все кланяются своей смерти. Некоторые даже падают на колени, умоляя отсрочить неминуемое, но Многоликий уже не уходит, раз пришёл.
Человек ходил по стене Красного Замка, облачившись в золотой плащ, и смотрел на жизнь, кипящую в его стенах. Он чуял ненависть людей в бело-сером и красно-золотом и слышал пташек, на чьих крыльях летали доносы и обвинения. Он знал, что сам воздух Королевской Гавани пропитан не только солью моря и смрадом Блошиного Конца, но и ядом интриг, в которых – если того пожелает Многоликий – он примет участие.
Человек видел чёрные оплавленные башни Харренхолла, чьи камни впитали в себя больше крови, чем некоторые скотобойни. Надев чужой доспех и приняв на себя чужую личину, он отдал долг маленькой волчьей девочке, а затем, освобождённый от всяких обязательств, отправился дальше.
Натянув на плечи выдубленную потом и солью одежду железнорождённого, человек стоял на раскачивающемся мосту, протянутом над морской бездной, и брызги холодной пены оседали на его сапогах. На этом мосту он отправил в объятия Утонувшего Бога человека, который слишком долго сидел на троне. Так, по крайней мере, мыслил тот, кто призвал себе на помощь слугу Многоликого…
Вынырнув из воспоминаний, точно альбатрос из морской волны, человек отряхнул руки от каштановой шелухи, и закинул котомку на плечо.
Куда дальше протянется его путь? В Старомест или Тирош, в Орлиное гнездо или Персты, в Миэрин или на Стену – человек не знал. Но он был открыт любой дороге и любому дуновению ветра.
Человек знал, что у его бога много лиц и ещё больше личин. И человек хотел, рано или поздно, примерить их все. Или хотя бы использовать как можно больше из них.
Подарок дляwolverrain По заявке: Тайвин/Джоанна Название: Зелёные рукава Категория: гет Герои: Тайвин Ланнистер/Джоанна Ланнистер Рейтинг: PG Размер: мини Краткое содержание: Есть то, над чем не властен всемогущий Тайвин Ланнистер – это смерть его любимой жены.
Зеленые рукава были всей моей радостью, Зеленые рукава были моим очарованием, Зеленые рукава были моим золотым сердцем. Кто же, если не моя леди с зелеными рукавами?*
Колеблющийся свет десятков свечей дробился в мозаичных панно и витражных стёклах, наполняя септу Кастерли-Рок россыпью огненных светлячков. Это было красивое и завораживающее зрелище, рождающее в душе чувство тихого умиротворения. Но никому из тех, кто находился в септе, не было до этого никакого дела. Стража у порога, облачённая в тяжёлую парадную броню и закутанная в затканные золотом плащи, стояла неподвижно, точно колонны, подпирающие высокий свод. Если бы не белки глаз, влажно поблёскивающие в прорезях шлемов, да едва заметное движение пальцев, сжимающих древки копий, стражники казались бы двумя копиями статуи Воина, скрытой в тени одной из ниш. Но даже они казались более живыми, чем мужчина, сгорбившийся на скамье у погребального помоста. И уж точно они были живее женщины, лежащей на нём. Женщина покоилась на каменном постаменте и казалась мраморно-прекрасной даже в смерти. В неверном свете свечей, который давал множество зыбких теней, казалось, что она дышит. Что вот-вот она проснётся, поднимется, расправит складки тонкой вуали, покрывающей мягкие золотистые локоны, и, выпростав белую ладонь из широкого зелёного рукава, положит её на склонённую голову сидящего рядом мужчины. Но этому никогда больше не суждено было сбыться. Мужчина сидел, тяжело сгорбившись, и вся его поза олицетворяла глубочайшую скорбь. Недвижимый, окаменевший как стража у входа в септу, омертвевший, как женщина на помосте, – он казался сгустком темноты в сиянии свечных отблесков. Он молчал с тех самых пор, как септу покинули последние члены многочисленной семьи, пришедшие проститься с леди Ланнистер. Он не издавал ни звука, ни вздоха, и почти не шевелился. Лишь два камня – гладкие речные голыши с нарисованными глазами, – которые он снял с лица мёртвой жены, не желая, чтобы они заслоняли её черты, тихо щёлкали друг о друга, когда он время от времени судорожно стискивал ладонь. Тайвин Ланнистер, несущий ночное бдение у тела единственного человека, которого по-настоящему любил, и желал бы не думать ни о чём, но не получалось. До нынешнего момента он и не знал, что в его памяти, отягощённой государственными делами, стратегическими ходами, династическими расчётами и честолюбивыми замыслами, осталось так много места для совершенно несущественных мелочей, которые сейчас казались дороже всего золота Ланниспорта. Важнее, чем всё, что было до этого момента. Тайвин не мог не скорбеть о том, что слишком много помнил. Он помнил улыбку Джоанны, когда их только-только представили друг другу. Когда эта ещё почти девочка – тонкий золотистый силуэт, настолько воздушный, что он не сразу различил её среди потоков света, льющихся в стрельчатые окна парадного зала Кастерли-Рок, – когда эта девочка светло улыбнулась ему, он едва сдержался, чтобы не прищуриться, как от взгляда на солнце. Он уже тогда, в самый первый момент, понял, что она владеет таинственной силой, с помощью которой сможет осветить его жизнь. Наверное, именно это ощущение наполняло его неведомым ранее ликованием, когда Тайвин, спустя время, укутывал хрупкие плечи Джоанны свадебным плащом с гордым гербовым львом. Сейчас же, в септе, наполненной запахом свечного воска и тоски, он с мучительной ясностью вспоминал, как улыбался в тот день. Как будто был счастлив раз и навсегда. Тайвин хотел забыть, но до сих пор отчётливо ощущал, каковы локоны Джоанны на ощупь и на запах. Ему всегда казалось, что её волосы, тонкие и лёгкие как золотая канитель, пахли персиком, ромашкой и немного нагретым солнцем камнем. Наверное, в его воображении этот запах отражал самую суть Джоанны – врождённую утончённость, щедрую нежность и неожиданную твёрдость характера. Стойкость и крепость духа, которые леди Ланнистер благопристойно скрывала за поистине королевской внешностью, не позволяя чужим видеть то, чего не следовало. Эта была та стальная сердцевина, та косточка в персике, благодаря которой Тайвин любил жену ещё больше. Она была его опорой, которая рухнула, и покоилась сейчас перед ним недвижимым мраморным обломком. Тайвин не мог прогнать от себя видение того, как пот частым бисером покрывал её лицо, когда Джоанна измученно улыбалась ему, баюкая надрывающихся от крика новорождённых близнецов. В тот момент, в родильных покоях, пропитанных запахом пота, крови и торжества, он на мгновение ощутил благоговение – от того, что она принесла в мир ещё больше совершенства. А их золотые дети поистине были совершенны. Они унаследовали её красоту и его целеустремлённость. Это было видно уже сейчас, когда им было всего по восемь лет. И это могло повториться ещё не единожды, но не судьба. Чудовище, исторгнутое вчера измученным чревом Джоанны, отвратительное создание, порождённое их чреслами, по дикой насмешке богов завоевало себе жизнь, отобрав её у матери. Тайвин внутренне содрогался, ощущая всю меру своей ненависти. Чёрной липкой ненависти к только что рождённому существу, которое не провинилось ничем, кроме того, что родилось. Что с первых мгновений жизни стало проклятием самому себе и всему их дому. Тайвин до скрипа зубов стискивал челюсти и молился, чтобы однажды ненависть к собственному чудовищному отпрыску излилась из него, как изливается чёрная желчь. Но боялся, что это невозможно. Он слишком много потерял. И было слишком много того, что засело в памяти, как зазубренная стрела в плоти. Тайвин всё ещё помнил, что Джоанна любила пение скворцов, поцелуи в шею и ту особую прохладу, которую ранний утренний бриз приносил в окна их опочивальни. С щемящей, ни на что ранее не похожей тоской, он вспоминал, что в личных покоях Джоанна всегда предпочитала зелень родовому ланнистерскому багрянцу. Именно этот цвет, как ничто иное, оттенял её волосы, нежный молочный оттенок кожи и лучистые глаза. Сейчас больше всего на свете – даже больше власти – он жаждал, чтобы Джоанна проснулась. Чтобы открыла глаза, с которых он снял проклятые камни. Чтобы она вздохнула, как, бывало, вздыхала при пробуждении, и светло улыбнулась ему. Чтобы коснулась тонкими пальцами лба, пытаясь, как порой часто бывало, шутливо разгладить залёгшие там глубокие складки. Но этому уже никогда не суждено было произойти. Джоанна Ланнистер, двоюродная сестра и супруга всемогущего Хранителя Запада, лежала недвижимая и посмертно прекрасная, и ничьи мольбы не в состоянии были её оживить. Семеро богов взирали на мёртвую женщину из своих украшенных золотом и мозаикой ниш, и ни один огненный светлячок не смог бы согреть её холодные щёки. Щёлкали камни, стиснутые в ладони, горели свечи, посылая по стенам сотни бликов, дрожал воздух, наполненный ароматом воска и едва уловимым запахом разложения. Тайвин Ланнистер прощался с женой и со своими воспоминаниями. Он страстно хотел, чтобы они сгорели как светлячки в свечном пламени. _______________________________________
* Слова из старинной английской песни «Зелёные рукава». Перевод баллады взят здесь. Прослушать можно тут.
Подарок дляМашшкъ По заявке: слэш Тайвин/Эйерис Название: Сокровище Рейтинг: PG Размер: мини 1114 слов
— Можете войти, милорд десница, — Пицель склонился в почтительном поклоне и пропустил Тайвина в покои короля. «Конечно, я могу войти, идиот», — хотелось ответить Тайвину и вдобавок разбить сальную рожу мейстера в кровь. Но он ничего этого не делал, и мог бы поставить приличный кошель золотых драконов на то, что Пицель не сумел прочитать ничего подобного в его лице. Умение сохранять внешнее хладнокровие было для наследника Утеса Кастрели куда ценнейшим капиталом, чем то, что еще оставалось в сокровищницах его отца.
Тайвин вошел в натопленную спальню и жестом головы отослал слуг вон.
Эйерис лежал на кровати, укрытый горностаевой мантией до самого подбородка, спящий и спокойный.
Пицель гордился своими достижениями в plantae medicinalis. Недавно он так усовершенствовал маковое молоко, что король снова смог проспать почти целую ночь без кошмаров. Но Тайвин точно знал — безумие Эйериса не менее искусно, чем Великий Мейстер. Пройдет совсем немного времени, и оно прорвется сквозь пелену лекарства в голову их короля и снова сделает его опасным.
Он слишком хорошо знал короля.
Они вместе постигали науки, приличествующие наследником благородных семей: он, Тайвин Ланнистер, Стефон Баратеон — кудрявый и синеглазый, постоянно смеющийся, красивый как живой бог и упрямый, как стадо баранов. И принц Эйерис…
Во внешности юного принца не было живости и красоты Стефона, напротив, в нем всегда было что-то неживое, делавшее его похожим на нездешнее, неправдоподобное существо. Когда принц в запале кричал своим друзьям: «Я — дракон! Не смейте спорить с драконом!» Тайвин часто думал, что драконы, чьи черепа украшают Тронный зал в Красном замке, и вправду были такими же яростными и волшебными.
И такими же хрупкими…
Стефон был зачинщиком их совместных шалостей. В его буйной кудрявой голове всегда кипела тысяча идей новых проказ: наловить в королевском пруду лягушек и запустить к комнаты фрейлин, воспользоваться удочкой, чтобы стащить у дремлющего кастеляна ключи от винного погреба, убежать ночью в лес и до рассвета жечь костер и жарить на племени мясо, вместе с приблудившимися нищими и пьяным межевым рыцарем.
— Это глупое ребячество! — говорил Тайвин на каждое новое безумное предложение.
— Нет, погоди, это интересно! — возражал Эйерис, и Тайвин не находил, что ответить.
Однажды за какую-то особенно дерзкую проделку, их строго наказали. Его и Стефона. Эйерис, как принц крови, был избавлен от трепки.
Стефон воспринял наказание как новое приключение. Он громко жаловался и преувеличенно охал, потирая задницу, когда они вместе с Тайвином вернулись в спальни. Тайвин остался почти равнодушным к боли, но с трудом пережил унижение, хотя уже тогда старался не подавать виду и скрывать свои истинные чувства. Но Эйерис… Эйерис воспринял наказание друзей как настоящую трагедию. Он кусал губы и до хруста сжимал тонкие пальцы, слушая красочные описания Баратеона. Его большие глаза аметистового цвета блестели от набегавших слез. Тайвин смотрел на него и думал, что таких крупных и чистых камней нет и никогда не будет в семейной сокровищнице Ланнистеров.
Той ночью Эйерис пришел к нему в постель. В одной исподней рубашке из тончайшего батиста. Он забрался на кровать и вытянулся рядом с лежащим на животе Тайвином.
— Стефона мне не жалко, — шептал Эйерис, обдавая плечо горячим дыханием, — а вот тебя наказали несправедливо.
Тонкими пальцами принц гладил его волосы, спину и…
— Эй, вы чего это тут обнимаетесь! — хохоча, Стефон навис над ними с канделябром в одной руке и кувшином вина в другой.
Тайвин поднялся, и рука принца соскользнула с его ягодиц. Он только надеялся, что в ночном полумраке не заметен ни румянец на его лице, ни еще более постыдные свидетельства его похоти.
— Давай сюда, — Тайвин вырвал из рук Стефона кувшин и сделал большой глоток. Вино было кислым, но ему было все равно, потому что спиной он чувствовал горячий взгляд принца.
Который вскоре стал королем…
— Поставим новую Стену и отвоюем у зимы новые земли! Отстроим чудесную белокаменную столицу! Пророем каналы в Дорне, и пустыни зацветут! — восклицал Эйерис.
— Это неразумно… — начинал Тайвин, но замолкал под взглядом, в котором словно бился живой огонь. «Я не могу получить то, что хочу больше всего на свете, — говорили глаза короля, — так не жалей для меня иной малости».
— Я хочу твою жену, — сказал Эйерис в день свадьбы Тайвина. Сказал вслух, прямо на свадебном пире. Джоанна проплакала всю брачную ночь, стыдясь позора. Тайвин только гладил ее по вздрагивающим плечам, но не утешал словами. Слов и без того сказано слишком много. Молва назовет его жену любовницей короля, а его самого — рогоносцем. Но лучше рогоносцем, чем…
***
Теперь Тайвин смотрел на спящего Эйериса и давил в себе старые страхи.
Лицо короля было бледно, тонкая кожа, похожая на пергамент, обтягивала высокие скулы и острый нос с благородной горбинкой. Серебряные ресницы осеняли большие глаза, сейчас закрытые подрагивающими веками. А длинные и густые, словно у девушки, волосы спускались на плечи. Он был прекрасен, словно алмаз, которого никогда не будет в сокровищнице Тайвина Ланнистера.
Сегодня Эйерис снова порезался о лезвия Железного Трона. Тайвин подошел ближе и, чуть отогнув покрывало, посмотрел на бледную тонкую руку короля, замотанную лечебной повязкой. Пальцы, унизанные перстнями, были прохладными даже под жаркими мехами. По крайней мере, они были холоднее губ Тайвина.
— Мне уже не больно, — прошептал проснувшийся Эйерис.
Тайвин поднялся.
Король откинул одеяло. Тонкая батистовая сорочка на нем была почти точь в точь такой же, как в ту давнюю ночь…
Эйрис нежно провел пальцами по щеке Тайвина, по его бороде и губам.
Нет. Это недостойно. Нет ничего ужаснее этого.
Можно перепортить всех фрейлин королевы, можно завести шлюху-любовницу, можно даже жениться на простолюдинке, опозорив род, но только…
— Боги всегда наказывают нас самым действенным способом, мой дорогой десница, — сказал вдруг Эйерис. — Взгляни хоть на меня. Я всегда хотел быть хорошим королем, разумным и достойным. А что получилось?
Эйерис наклонился к самому лицу Тайвина, так что тот почувствовал его дыхание, наполненное запахами лекарств.
«Быть может, это я тут безумец» — подумал Тайвин, глядя в сверкающие глаза короля.
— Я пришел сказать, ваша милость, что мой отец лорд Титос скончался, и я нижайше прошу вас отпустить меня в родовой замок, для оказания…
— Прекрасно! — перебил его Эйерис. — Я поеду с тобой, милорд десница. Быть может, в Утесе Кастерли боги наконец даруют нам обоим то, что мы так жаждем.
— Это невозможно… — начал Тайвин, но вовремя остановился. — Буду счастлив оказать вам гостеприимство, ваше величество.
***
— Хоть ты не заставляй меня оправдываться за это! — Джейме не скрывал раздражения. Вот он действительно похож на льва — не может сдерживать ни гнева, ни радости. — Довольно с меня постной рожи Старка.
— Я не прошу у тебя оправданий, — сказал Тайвин и поднялся. — Ты поступил как… — он замешкался на секунду, подбирая слова, но сын воспринял его заминку иначе.
— Этот урод потребовал твою голову! Он так и сказал: «Принеси мне голову Тайвина Ланнистера!».
Тайвин усмехнулся.
— Где его тело?
— Почем я знаю. Быть может, Роберт велел скормить его свиньям. Или выбросить в ров со сточными водами. Какая разница!
— Найди его. И… принеси мне его голову, Джейме.
Принеси мне сокровище, которого теперь уже точно никогда не будет у Тайвина Ланнистера.
А вы знаете, почему северные дети любят зиму? Не только потому что она волшебная и красивая. Потому что именно зимой День Зимнего Солнцестояния, тот день, когда все счетоводы, облегченно вздыхая, отмечают начало нового года, лорды отмечают, что пора по новой собирать дань, купцы поднимают расценки, бравооские банки начисляют свои проценты. Чего не хватает? Правильно, того момента, которого ждут все дети, родившиеся на землях севернее рва Кейлин.
Тогда появляются маленькие мешочки, в которых обязательно какая-то радость будет: монетка, какая-то игрушка, пергамент с письменами, которые они сами обязательно прочтут, или им кто-то поможет, да и еще что-то по мелочи. Конечно, в какие-то годы подарки могут быть меньше, но северные дети верили в то, что потом обязательно больше повезет. И стремились вести себя хорошо, чтобы Старые боги не прогневились и не обделили ребеночка. И чем ближе был день зимнего солнцестояния, тем больше дети стояли у окна в ожидании фигуры в черном на лошади. Если человек в черном появлялся, то дети бежали со всех ног, чтобы принять мешочек волшебства и радости и пригласить за стол, где родители не отказывали в пище черному помощнику Cтарых Богов.
По этой причине не очень сладко приходилось помощникам Старых Богов. Так и было этой осенью. Все уже привыкли к тому, что по землям Вестероса постоянно кто-то отправлялся верхом на коне, мейстер писал все сведения, приносимые дозорными, стюарды откладывали что-то в отдельный погреб. И за 90 дней до дня Солнцестояния объявлялось число детей Севера выше рва Кейлин. И тогда начиналась оживленная работа на Стене в свободное от службы время, когда были задействованы все. Все, кто мог писать, в добровольно-принудительном порядке отправлялись к мейстеру. И тогда у него в каморке кипела оживленная работа: писались пергаменты с именными поздравлениями всем детям Севера. Джон Сноу улыбался в бороду, проходя мимо той самой каморки. Как он радовался в детстве этим поздравлениям от черных помощников Старых Богов – не описать! Наверное, каждый ребенок на Севере когда-то мечтал стать черным человечком, чтобы приносить радость по домам Севера, где совсем маленькие дети непременно приводили его к чардереву в богороще и благодарили за подарок. А дети постарше обещали присоединиться к Черным братьям, чтобы помочь потом. Наверное поэтому дозорным работа доставляла такое удовольствие: любили они видеть неподдельную радость на детских лицах, вспомнить, ради кого они приносили клятву за Стеной, и с приподнятым настроением возвращаться на Стену, защищать Вестерос от угрозы, которую несут толком неизведанные леса севернее Стены.
- Куда ты идешь, Атлас? – отшатнулся Джон Сноу, потирая ушибленный локоть. Стюард смущенно смял черную ткань, которую нес в руках:
- Простите, лорд-командующий, я задумался, поэтому не заметил вас. Суета такая суета.
- Ты прощен, Атлас, - рассмеялся Джон, поправив свои кудри, и продолжил путь в свои покои, даже не подозревая о том, как внимательно смотрел на него в тот момент Атлас.
Главнокомандующий поднялся в свои покои, скинул нагрудник и рубаху, залез в свой шкаф, где лежали его рубахи. За ними следил его стюард, и Джон знал, что сегодня он заберет грязное белье, в данных вопросах Атлас отличался большой точностью.
- А? – нахмурился Джон, разглядывая свои полки. Что-то тут было не то. Призрак не подавал признаков беспокойства, поэтому тут не должен был затаиться ни Белый ходок, ни его часть. Но что-то не нравилось главнокомандующему, как будто чего-то не хватало. Немного подумав, Джон решил задать вопросу собственному стюарду, сделал заметку у себя в уме, и достал свежую рубаху, чтобы переодеться. Закончив свой непонятный по времени суток туалет, главнокомандующий вышел из покоев, и вместе с Призраком решил пройтись по рабочим зонам Черного Замка, где кипела оживленная работа. В кузнице дозорные-строители ковали какие-то подарки, а в столярной мастерской тоже пилились, на кухне пробовали различные рецепты, чтобы дополнить какие-то мешки сладкой радостью, незадействованные стюарды собрались в каком-то зале и оживленно обсуждали, как будут шить мешочки, когда некоторые шили простых кукол с большими головками.
И так проходил ближайшие месяцы. Осталось где-то 30 дней до этого великого дня зимнего солнцестояния. В это утро в Черном замке чувствовалось необыкновенное оживление, некоторые люди в черном даже ругались, оживленно споря, кому что класть в мешочек. У всех были списки детишек с местами проживания и краткими характеристиками, включающие в себя возраст, пол, то, что любит. Но в чем все мешки были одинаковы – так в том, что в каждом обязательно была монета, пергамент с пожеланиями и какая-то сладость. Джон спустился в главный обеденный зал и отметил, что дозорные и в этот зал перетекли, оживленно раскладывая все поделки по мешкам. Главнокомандующий взял один мешочек и отметил, что в середине вышит очень красивый силуэт волка серого цвета.
- Атласова работа, - с каким-то непонятным самому Джону удовольствием отметил в мыслях тот, щупая добротную работу, лишенную всяких изысков королевского двора. Наверное, эта простота и легкая топорность в работах подкупала детишек и их родителей со всего Севера любых сословий и социальных положений. Да и сам Джон любил эти мешочки получать в свое время, потому что они были ближе и роднее ему, чем разные обшитые золотом подарки из Королевской Гавани, если они случались. Он сам отдавал подобные блестящие игрушки Сансе, которая всегда любила что покрасивее, оставляя себе то, что не напоминало ему о бастардовом положении.
- Гренн, ну зачем девчонке 13 лет с болот игрушечный деревянный мечик? – окрик выдернул Джона из задумчивости, и тот посмотрел на шутливую потасовку дозорных.
- Ну ошибся я, бывает, - отмахнулся Гренн, лихорадочно принимаясь проверять остальные мешки, которые он упаковал. Джон положил на место тот мешочек, который он держал, и взял другой. Он предназначался девочке семи лет из деревни недалеко от Сены. Главнокомандующий заглянул в мешок, окидывая содержимое взглядом, пока Призрак с любопытством обнюхивал другие мешки.
Сладкое печенье, которое меньше хранится, чем печенья для детей, живущих южнее Винтерфелла. Джон улыбнулся, узнав то печенье, которое он так любил в детстве и съедал со страшной скоростью под увещевания Старухи Нэн. Печенья выпекались с расчетом расстояния, на котором дети жили от Стены, и живущим в Винтерфелле и севернее подарки доставлялись намного быстрее, поэтому съедобная составляющая не успевала даже испортиться, а ребятам из Дара Брандона вместо печенья приносились маленькие пироги. Монета, на которую ребенок с Севера покупал себе что угодно, или копил на что-то получше. Маленькая игрушка – девочкам какие-то куклы или игрушки, изображавшие волчат, мальчикам детское оружие, которое по правде говоря, лучше удавалось дозорным, чем игрушки для девочек, или деревянные лошадки. Если отдать должное детям, они в любом возрасте собирали эти маленькие игрушки и радовались, даже капризная Санса в свое время радовалась топорным куклам со Стены и молилась в богороще вместе с черным помощником Старых Богов. Пергамент с поздравлением от мейстера и обещанием от всего Ночного Дозора охранять их покой и сон как ненавязчивое напоминание о себе. Боуэн Марш как-то говорил, что в старые времена после разноса подарков в Ночной Дозор поступали добровольцами много юношей, овеянные романтикой подарков и какого-то волшебства в честь дня Зимнего солнцестояния. Вот такой минимум, и Джон помнил, что в лучшие времена для Стены иногда помогал им Винтерфелл в подготовке мешочков, и Нед Старк добавлял в каждый мешочек каменных волчат от Дома Старков. И была надежда, что когда-то традиция будет возобновлена лордом Севера, тем более Рамси Болтон тоже когда-то также радовался подобным подаркам как будто от Старых Богов, и после лета, богатого на урожай, в каждом мешочке была колбаска размером с пальчик из какого-то мяса. При этой мысли Джон слегка нахмурился и предпочел не думать, из чего была эта колбаска, отличавшаяся особенно насыщенным букетом вкусов. Веточка белого дерева, которое специально предназначалось для подобных подарков. В лесу за Стеной стояли чардерева, которых Старые боги определили специально для подарков маленьким детям, которым маленькая веточка-подарок от Старых богов внушала спокойствие и доверие завтрашнему дню. И это было достаточно важно для Севера, из маленьких спокойных детей вырастают крепкие духом северяне, на чьих плечах борьба против погодных условий, и благодаря воспитанной с детства вере в Старых Богов они держались так, что в какие-то времена южане даже удивлялись этому феномену.
Холодный нос Призрака ткнулся в руку Главнокомандующего, и тот потрепал волка по лохматой башке и поставил на место тот самый мешочек, содержимое которого он только что изучал. Все были очень заняты.
Внезапно раздался звон какого-то колокола, символизировавшего отправление первых помощников Старых Богов в черном. Джон быстро вышел из Черного Замка на площадку, где на конях сидели дозорные. Их лица светились радостным предвкушением, Сэм суетился, раздавая свертки с адресами, куда они должны были отправиться, стюарды торопливо проверяли чересседельные сумки, наполненные едой с расчетом на то, что дозорных вдруг не покормят, маленькие мешочки были сложены в огромные мешки.
- Куда отправляетесь? – бодро крикнул издалека Главнокомандующий, улыбаясь в бороду.
- На ров Кейлин и чуть севернее, - в ответ крикнули дозорные. Боуэн Марш торопливо проговорил:
- Никаких борделей, быстро разнесли подарки и обратно! – при этих словах Джон подавил смешок, прекрасно понимая людей в черном. Они то и упустят возможность себе сделать подарок? Да никогда.
Быстрые оставшиеся приготовления, и первые помощники Старых богов ускакали на юг. В этот момент Джон заметил в окнах Черного замка лица других Дозорных, которые верили, что в ближайшее время настанет и их очередь.
Следующие дни проходили в бешеной суете, что все потеряли счет дням и подаркам, спасибо бдительному Сэму, благодаря которому никто не потерялся и не перепутал подарки. И так настал последний день раздачи подарков. Остались мешочки для детей из Дара, и из Черного замка отправилась последняя партия Дозорных, распевая веселые песни. Джон прямо видел, как дети из Дара вылетали из домов, кормили коней, радовались подаркам и молились Старым богам, крепя эти веточки к изголовьям своих постелей, веря, что так становятся защищенными от Белых Ходоков. Наверное, это было правдой.
Вечером, когда все Дозорные отужинали в полном составе кроме тех, кто стоял на Стене, и последние помощники Старых Богов вернулись, Джон поднялся и громко проговорил:
- Мы выполнили возложенную предками и Старыми Богами на нас миссию. Мы все сделали правильно, и дети будут счастливы.
Ответом послужил оживленный гул из зала. Джон сделал вздох и продолжил:
- С наступающим днем Зимнего Солнцестояния!
Зал взорвался аплодисментами, который быстро стих, переходя в размеренный ужин с оживленными переговорами. Каждый в Черном Замке был счастлив по-своему. Краем глаза Джон заметил, что Атлас был необычайно оживлен, но не придал этому значения, понимая, что у него есть причины быть радостным. Наконец-то закончился пошив этих мешочков, а что вышивал Атлас много, все знали. И поспешно завершив трапезу, Джон кликнул Призрака, и поднялся на Стену, чтобы отправить дозорных на праздничный ужин.
На Стене дул пронизывающий ветер, но когда на душе светло, что такое холодная суровая погода? Пустяк. Юноши поздравили Главнокомандующего и спустились в Черный замок.
Призрак деловито прошелся по стене, обнюхав бойницы, и вернулся к Джону. Тот прислонился к стене, смотря на небо. Безмятежное звездное небо словно обещало светлое будущее. А может быть и нет, холодные светящиеся точки чем-то напоминали глаза Белых Ходоков. С удивлением для себя Джон обнаружил, что Белые Ходоки также страшны для него, но в то же время чем-то родные, составляя неотъемлемую часть существования северного жителя. И потянул за ремешок медальон, который висел у него на шее, открыл, и нашел там маленькую веточку, которую принесли помощники Старых богов много лет назад. Тот самый северный ребенок жил в его душе и всегда ждал какого-то чуда.
- Ты вырос, Джон, - сам себе проговорил Главнокомандующий, - ты уже был тем, кто верил в то, что помощники именно от старых Богов. Ты был тем, который знал, что эти так называемые помощники из Ночного дозора, но ждал их. Ты теперь тот, кто сам стал черным помощником Старых Богов.
- Главнокомаааандующий! – раздался протяжный крик его стюарда на Стене. Джон встрепенулся, выныривая из мира своих мыслей, и крикнул в ответ:
- Я здесь! – Призрак вскочил на лапы, виляя хвостом. Он признавал Атласа, и Джон верил, что Атлас не представляет никакой угрозы для него. Раздался торопливый стук шагов, и рядом оказался его личный стюард и оруженосец, слегка запыхавшись и прижимая к груди что-то. Джон улыбнулся:
- Что случилось, Атлас? – в темноте можно было заметить, что юноша улыбнулся в бороду, поправляя слегка сбившуюся прическу, пахнущую чем-то неведомым для Джона, который нигде толком не был, кроме Винтерфелла и каких-то северных деревень, а также земель за Стеной.
- Ничего, все хорошо, Главнокомандующий, - перевел дыхание стюард, - я не вырос на Севере, но я хорошо представляю, что чувствуют дети, получая эти волшебные мешочки. А Вы, наверное, радовались каждому подарку.
- Да, все верно, - кивнул Джон, слегка задумавшись, что за игру ведет Атлас, - я больше всего радовался этим подаркам от Старых Богов, они мне были ближе, чем золотые коробочки из Королевской Гавани. Как-то понятнее что ли.
- Пусть этот северный ребенок в Вас будет счастлив, - Атлас протянул что-то черное, Джон от неожиданности принял это в руки, воткнув факел в стену рядом с бойницей, - с наступающим днем Зимнего Солнцестояния.
- Э? – удивленно посмотрел Джон на собственного стюарда, и тот торопливо заговорил, неловко переминаясь с ноги на ногу:
- Я всегда верю в то, что в глубине души каждого из нас сидит ребенок, ждущий чуда.
Джон тем временем посмотрел на сверток, медленно разворачивая слегка замерзшими пальцами. Веревки развязались, и содержимое грозилось рассыпаться по Стене, что Главнокомандующий сел на колено, и на другом колене продолжил разворачиваться. Сверху лежал простенький медальон на кожаном ремешке из белого дерева, отчего у Джона перехватило дыхание. Вырезать медальон из того чардерева, которое предназначалось на подарки? Атлас растолковал легкое смятение Джона, проявившееся в его движениях, как-то по своему.
- Главнокомандующий, это же чардерево для подарков, для защиты детей от Иных, а Вам эта защита еще нужнее.
Джон шумно вздохнул, улыбаясь:
- Ты так добр, Атлас…
И не заметил, как его личный стюард зарделся, внимательно смотря на дальнейшее действие. Медальон был повешен на шею, и тогда Атлас подал голос:
- Главнокомандующий, откройте этот медальон!
Джон с удивлением посмотрел на внезапного помощника Старых богов и открыл. В свете факела тускло блеснул материал с характерным оттенком.
- Валирийская сталь! – удивленно уставился Джон Сноу на медальон, и закрывая его. Атлас счастливо улыбнулся:
- Я хочу, чтобы мой Главнокомандующий всегда был в безопасности от главной угрозы Севера…
- спасибо, я не знаю, как отблагодарить тебя… - прошептал Джон, разворачивая что-то черное. Этим черным чем-то оказалась черная рубаха, идеально скроенная и сшитая как по размеру Главнокомандующему. На задворках сознания прокатилась мысль, что как раз для этого понадобились старые слегка поношенные рубахи, чтобы сшить новую, идеальную рубашку. По краям рукавов и подола были вышиты белые и серые волки, что можно было подумать, что это вышивали мастерицы из Староместа, а на воротнике были пуговицы из холодного металла, которым оказалась та пресловутая валирийская сталь. И Джон прижал к себе рубаху, смотря на Атласа:
- Я счастлив.
Атлас улыбнулся, словно внутренне сияя от счастья. Его старания не прошли даром. Джон встал и в каком-то порывистом движении обнял собственного стюарда, прижав к себе.
- Проведешь ночь со мной?
Стюард преданно кивнул головой со счастливой улыбкой, поправив пряди своего командира.
Подарок дляtroyachka По заявке: что-нибудь про Дорн и дорнийцев Название: Кости Оригинал: название: Bones; автор: ariel2me Ссылка на оригинал:http://archiveofourown.org/works/2486846 Категория: джен, гет Герои: Доран Мартелл, Эллария Сэнд Рейтинг: G Размер: мини
Новость о его смерти прилетела в Дорн на крыльях ворона, написанная мелким неразборчивым почерком и запечатанная каплей твердого алого воска. Почерк, которым был исписан пергамент, принадлежал Элларии, а печать была собственностью Оберина. Рука Элларии не дрогнула, когда она запечатала пергамент, пусть даже сердце ее неистово и яростно выло от мысли, что руки, которые никогда уже не воспользуются этой печатью, его руки больше никогда не приласкают ее.
И вот она вернулась в Дорн с тем, что осталось от Оберина Нимериса Мартелла — черепом и костями, плоть с которых объели прожорливые жуки Молчаливых Сестер — полым остовом, освобожденными от крови и всего остального, что когда-то было внутри: жестокое карающее напоминание о пустоте — бесплодной и унылой пустоте в ее сердце.
— Я привезла его домой, — сказала Эллария принцу Дорна, человеку, ныне лишенному всех его братьев и сестер, мертвому человеку с мертвым взглядом и даже еще более мертвым выражением лица. Слезы блестели в его глазах, но не скатывались по щекам, и Доран Мартелл не произнес ни слова. Нет, конечно же, она не привезла Оберина домой. Как она могла бы? Он ушел, навсегда, стерев все, чем он когда-либо был, все, чем он являлся, все, чем он мог стать, стерев прошлое, настоящее, будущее. Она привезла с собой его кости — только это и ничего более.
Череп и кости не смогут шутливым поддразниванием вызвать редкую улыбку, которая неожиданно осветит серьезное лицо Дорана, не смогут заставить Песчаных Змеек звонко смеяться. Череп и кости не смогут утешить и согреть Элларию в холодные, темные ночи, что предстоят впереди. Не существует более ни его плоти, ни сердца. Все: его наблюдательный и острый ум, его чутье, проницательность, воображение; его мечты, стремления, вожделения — все ушло, и никогда не вернется.
— Мертвые продолжают жить в тех, кто остался жить, — однажды сказала она Оберину, отчаянно пытаясь утешить его после страшной смерти сестры. Мертвые продолжают жить в памяти, во всех воспоминаниях, в каждом слове, каждом жесте, каждом поступке, каждой вещи и каждом месте, которое не забыто. — У тебя доброе сердце, Эллария, — ответил ей Оберин. — Но мертвые — мертвы. То что ушло — ушло навсегда, — продолжил он с горечью.
Молчаливые Сестры облачили кости в одежды, которые Оберин надел, отправляясь в Королевскую Гавань. Его копье лежало поперек груди, куда его заботливо уложила Эллария своими собственными руками. — Не трогай острие копья, — предупредила она Дорана, когда они с Арео Хотахом поддерживали его, помогая устоять на нетвердых слабых ногах.
Доран наконец заговорил, хрипло от скорби и тоски: — То ли это копье, которым сражался мой брат во время поединка? Эллария кивнула. Доран прикрыл глаза.
— Грегор Клиган? — спросил он, не открывая глаз, сведя руки будто бы в безмолвной молитве. — Когда мы покидали Королевскую Гавань, он визжал от боли, умоляя о смерти, — ответила Эллария.
— Я написал Тайвину Ланнистеру, — произнес Доран, медленно открывая глаза. — Он обещал, что отправит голову Горы в Дорн. — Но, полагаю, что не свою, — ответила Эллария, чьи глаза и щеки были сухи как кость. Она рыдала долго и горько во время пути домой. Сейчас она должна была сохранять спокойствие и решительность — ради своих дочерей. Ради всех дочерей Оберина.
Доран вздохнул. — Ты хочешь, чтобы я созвал знамена и отправился на войну за головой Тайвина Ланнистера, за головами всех Ланнистеров? Этого ты желаешь, Эллария? Неужели ты согласна с Обарой, Ним и Тиеной в этом вопросе? — Ты должен был знать меня лучше, — ответила Эллария, не скрывая упрека в своем голосе. — Когда Оберин пытался собрать армию, чтобы усадить Визериса Таргариена на Железный Трон, кто не покладая рук трудился вместе с тобой, чтобы убедить его отказаться от этой опасной затеи?
Доран протянул ей руку и произнес: — Прости меня, Эллария. Мой брат удачлив… был, — он замолчал, осознав ошибку, и его передернуло от боли, которую вызвало это одно слово, слово, без которого он больше никогда не сможет говорить про Оберина, — Мой брат был удачлив: ему повезло со спутницей жизни. Ты делала его счастливым.
— Он делал счастливой меня, во всем, что было действительно важно, — голос Элларии дрожал на грани срыва. «Пожалуйста, только не это! — взмолилась она. — Я не должна сломаться сейчас.» Она залатала брешь в своей броне и ожесточила сердце, чтобы сказать то, что она должна, принцу Дорна.
— Я лишь хочу, чтобы мои дочери, и все дочери Оберина, были в целости и сохранности, — голос ее стал резче. — Я слышала, что ты взял их под стражу и отослал прочь. — Ты и в самом деле веришь, что я мог причинить вред дочерям моего брата? Его плоти и крови, моим племянницам? — Возможно не моим малышкам, — неохотно согласилась Эллария, заставляя себя остаться равнодушной, нетронутой болью, которую она услышала в голосе Дорана. — Но ходит молва, что ты заключил в тюрьму Обару, Ним и Тиену. — Я вынужден был так поступить, чтобы сохранить мир и порядок. Чтобы предотвратить новые смерти, чтобы не проливать еще больше дорнийской крови. Обара, Ним и Тиена подстрекали лордов на войну, чтобы отомстить за своего отца.
— А где они сейчас? — Они взаперти в Копейной Башне, и не лишены ничего кроме своей свободы. Им не причинят вреда и никаким образом не обойдутся с ними дурно. Я даю слово, Эллария. — А мои Элия, Обелла, Дорея и Лореза? Куда ты отправил моих девочек? — Все четверо в Водных Садах в целости и сохранности, уверяю тебя. — Тогда туда я и должна отправиться, — решила Эллария. — Я покину Солнечное Копье на рассвете.
Долгое время принц Дорна не отвечал ей. Дрожащая рука Дорана кружила, не касаясь, над изуродованным, поврежденным черепом Оберина, глаза скользили по каждой вмятине, каждой трещине, каждому следу повреждений, врезая их в память. Молчаливые Сестры, с их умениями, опытом и знаниями во всем, что касалось мертвых, могли сделать лишь столько. Они не способны были скрыть все следы жестокости, все следы боли и страдания.
У Элларии до сих пор перед глазами стояла эта сцена — чудовищно огромные руки Горы, раздавливающие, сминающие…
Вопль, рвущийся из ее груди, был остановлен едва слышимым вопросом Дорана: — Скажи, Эллария, ты думаешь, что я слаб? Ты думаешь, что я холоден и равнодушен к смерти своего родного брата? — Оберин ни разу не усомнился в твоей любви к нему, — с уверенностью ответила Эллария, не покривив душой.
— И все же, он не стал бы сомневаться, стоит ли созывать знамена, если бы убили меня, а не его. — Он был оделен дерзостью, а у тебя в крови осмотрительность. Вы дополняли один другого. — А сейчас он мертв. — прошептал Доран. — А сейчас он мертв, — эхом отозвалась Эллария, позволив слезам свободно покатиться по щекам.
– Наверное? Должно быть, тебе частенько приходится видеть нечто подобное.
Егерь побагровел.
– Н-ни разу не доводилось, м'лорд.
Рамси присел на корточки, пристально всмотрелся в останки. Понять, что это действительно Живодер можно было только по излюбленному им поясу с кинжалами.
– А мне доводилось. И лучше бы этому не повторяться.
Тело нашли Костяной Бен с егерем. Собаки, которых вывели на притравку, вели себя беспокойно, то и дело поскуливали и огрызались друг на друга. Одна из них, породистая охотничья сука по кличке Джейни, любимица Рамси, внезапно припала на передние лапы, а затем яростно залаяла. Мгновение спустя к ней присоединились остальные члены стаи.
– В-все в-вокруг б-было б-б-белым, – заикаясь рассказывал егерь немного спустя, когда Рамси – а это… эти… к-куски к-красными.
Костяной Бен отвел собак и присоединился к своему господину.
– Я сразу понял, что это Живодер, м'лорд, видите эти ножи? – он указал на тускло блестящие лезвия, вмерзшие в алый снег. – Он никогда с ними не расставался. Егерь говорит, в округе замечали лютовочью стаю. Следов вокруг мало, но они крупные и ведут к лесу.
– Лютоволки… – задумчиво промолвил Рамси. – Ну да, ничего удивительного. Лютоволки. В окрестностях Винтерфелла. Звери из-за Стены, которых в этих краях не видали десятки лет.
Он коротко хохотнул.
– Скажи этому толстому болвану, пусть готовит облаву.
Вытерев подошвы о снег, Рамси развернулся и зашагал к замку.
Это было уже пятое по счету тело, найденное в окрестностях замка. Очередной истерзанный до неузнаваемостью, изувеченный чьей-то нелюдской яростью труп.
Зима надвигалась неумолимо, лишая разума людей и зверей. Рамси еще раз оглянулся на красное пятно на снегу. Лютоволки узнали вкус человеческой крови и плоти, не так-то легко будет их остановить.
***
Джейни сидела на полу кухни, прижимаясь спиной к стене, грелась о теплые камни очага. Ее невидящие глаза, подернутые серой поволокой, смотрели прямо, спокойно и безмятежно. Тонкая рубашка топорщилась на поджатых коленях.
Иногда Рамси казалось, что в ней не осталось ничего человеческого. После той ночи Джейни вела себя, как старая ящерица – реагировала лишь на тепло. И пищу. Изредка выползая из-под засаленных, заскорузлых от крови одеял, Джейни спускалась вниз, к горячему воздуху, источаемому очагом.
Рамси почти жалел, что не сдержался тогда, но кто бы подумал, что девчонка окажется такой хлипкой.
Джейни безучастно смотрела перед собой: ее белое как лед лицо казалось полупрозрачным. Синяя венка на лбу мелко подрагивала.
Нетерпеливо оторвав кусок лепешки, Рамси сунул ее в рот, бросил остатки Джейни, глядя, как она слепо шарит перед собой. Тонкие пальцы с обломанными ногтями царапали плитку, полуотгрызенный мизинец болтался на тонком лоскуте кожи.
Неужели он ей не мешает?
Рамси действительно занимал этот вопрос. Зачарованно следя за ее неловкими движениями, он почувствовал растущее раздражение.
Потрескавшиеся губы шевельнулись.
– Что? – Рамси так удивился, что замер, занеся ногу над порогом. Последнее время Джейни не разговаривала, выражая оставшиеся доступными ей чувства мычанием и утробным клокотанием.
– О-хо-та, – раздельно произнесла она. Горло конвульсивно дернулось, словно Джейни пыталась проглотить слишком крупный кусок. – Дикая Охота.
***
Костяной Бен прикрыл двери псарни и обтер ладони, выпачканные кровью и требухой. Опустевшее ведро испускало пар на земле.
– Свежая печень, – пояснил псарь, словно извиняясь. – Девочки привыкли к самому лучшему.
Смотреть на остатки собачьего корма было неприятно – перед глазами поневоле всплывала утренняя картина: растерзанное тело на белом снегу, грязные розовато-бурые потеки, поблескивающие на солнце.
– Что ты думаешь обо всем этом? – Рамси постарался, чтобы его голос звучал небрежно.
– Лютоволки. – Бен осклабился, обнажив выщербленные как у старого пса резцы. – Зима близко, вот и лютуют.
Зима близко.
Рамси вскинулся. Костяной Бен, кряхтя, поднял ведро, протер его пригоршней снега. Впалые щеки побагровели от мороза.
– Обо всем. – Бен не был самым тупым из его парней, но вдумчивая манера псаря подолгу молчать, подбирая слова для ответа, порой выводила Рамси из равновесия.
– О завтрашней охоте? Я думаю, м'лорд, нам нужно быть настороже. Идут холода. Местные шепчутся о… – псарь запнулся. – Ну, то есть, болтают всякое, значит.
– Что болтают? – Рамси улыбнулся. Внутри него словно натянулась невидимая струна.
– Болтают, – Костяной Бен неопределенно махнул рукой. – О Дикой Охоте.
Рамси терпеливо улыбнулся. Струна внутри него тонко запела. Костяной Бен был из тех, кто обычно чуял ее голос.
– Не знаю. – Бен пожал плечами. – Просто болтают разное. Говорят о Дикой Охоте, о страшной зиме. О морозе, сковывающем тела и души. О тех, кто приходит из темноты и приносит с собой смертоносный холод.
– Это про Иных, что ли? Про мертвецов с синими глазами из-за Стены? – Рамси вздохнул, струна внутри ослабела.
Излюбленная байка Старков, Рамси не собирался верить во что ни попадя. Бояться нужно живых, вот что он усвоил и крепко.
– Нет, – сказал Бен, старательно возясь с замерзшим замком. – Не про них.
***
Выехали до рассвета. Егеря бурчали, что сизый полумрак – плохое время для травли, но Рамси не пожелал слушать. Отец со дня на день должен был возвратиться в Винтерфелл, и к его приезду следовало подготовиться.
Рамси представил, как Русе докладывают о пиршестве лютоволков вокруг замка. Вокруг вверенного ему, Рамси, замка.
Ты даже не смог уберечь своих людей от диких животных, – скажет лорд Русе, его блеклые глаза при этом будут смотреть сквозь Рамси, как на пустое место. – Что тогда говорить о наших врагах?
Струна внутри вновь натянулась, отдаваясь ноющей болью в животе.
Собаки резво бежали по снегу, их гладкие тела искрились в свете угасающей луны. Но следа не брали, к удивлению Рамси.
– Не чуют, – хмуро подтвердил Костяной Бен, поравнявшись с Рамси. – Морды не опускают.
Словно в издевку, порыв ветра донес далекий волчий вой.
– Слышал? – Рамси придержал лошадь. Собаки не замедлили бега, Костяной Бен удивленно обернулся.
– Я слышал вой, – бросил Рамси. – Труби!
Пожилой егерь, тот самый, обнаруживший тело Живодера, поспешно поднес к губам рог. Собаки живо вскинули остроконечные морды и замерли, прислушиваясь к знакомому низкому гудению. Егерь извлекал из рога все новые и новые протяжные звуки, старательно пуча глаза и надувая щеки.
Предутренний лес был неподвижен. Собаки, сгрудившись вокруг Костлявого Бена, недоуменно вертели головами. Кто-то кашлянул. За спиной Рамси раздался изумленный шепоток. Рог издал последний стонущий звук и умолк.
Кислый Алин отвел глаза. Костлявый Бен нарочито внимательно проверял упряжь, и даже обычно дерзкий Деймон-Станцуй-Для-Меня упорно смотрел в сторону, не желая встречаться с ним взглядом.
Рамси пришпорил лошадь, уводя охотников вперед. Струна яростно вибрировала. Он не безумец, над которым можно безнаказанно потешаться. Ветер свистел вдогонку, заглушая хруст снега и веток под лошадиными копытами.
Вой зазвучал снова, на этот раз немного правее. Рамси пришпорил коня. Отряд едва поспевал следом. Морозный воздух драл легкие, Рамси зажмурился, пытаясь уберечь слезящиеся глаза. Снежинки больше не таяли на воротнике, а вмерзали в мех плаща крошечными льдинками.
Было так холодно, что перехватывало дыхание. Рамси слышал, как затихает стук копыт за спиной, понимал, что оторвался от отряда, но вой, становясь все сильней, гнал вперед, превращал скачку в погоню.
Кто-то, кажется, Костяной Бен, позвал его, но Рамси не стал отвлекаться. Они же его парни, так? Они обязаны следовать за вожаком. Его удивляло, почему молчат собаки. Неужели они утратили нюх? Неужели способны чуять лишь женскую плоть?
Небо над головой стало белесым, но серый свет терялся во тьме между деревьями. Еще немного. Рамси не мог это объяснить, но чувствовал. Охотники вместе с собаками остались далеко позади, но Рамси это не беспокоило.
– Покажись, – прошептал он, потянув за поводья.
Рукоять меча, казалось, вмерзла в ладонь, холод каленой стали обжигал сквозь перчатку. Лес расступился, открыв широкую прогалину.
Огромный белый лютоволк с красными глазами вышел из темноты. Ощерившись, он прыгнул, и волна холода ударила Рамси в грудь, сшибла с лошади, опрокинув на землю. Холод проник в грудь, заледенив сердце, и последнее, что он увидел – оскаленную морду лютоволка прямо над собой.
– Э-эй, – Костлявый Бен нелепо взмахнул тощими руками. – Полегче, господин, так и убить можно.
– … так гнали, господин, – бубнил краснолицый егерь, удерживая под уздцы всхрапывающего коня. – Неудивительно, что лошадь вас сбросила.
– А лютоволк? – Рамси заметил, какими взглядами обменялись Костлявый Бен с егерем и вкрадчиво повторил: – Вы же видели лютоволка? Видели?
Костлявый Бен испуганно отступил, утвердительно тряся головой, и только растяпа-егерь озадаченно пожал плечами.
– Так ведь не было никакого лютоволка, госпо… – он не успел закончить. Когда первые алые капли окрасили снег, струна внутри, к облегчению Рамси, наконец лопнула, резко и яростно взвизгнув.
***
В замок отряд вернулся после полудня. Холодное солнце равнодушно светило сквозь снежные облака. Близилась снежная буря.
Рамси был подавлен. Он видел лютоволка так же ясно, как собственную руку и не мог не узнать. Призрак. Лютоволк-альбинос, преданный пес бастарда Сноу.
Но как такое возможно?
Если бы эта встреча произошла наяву, лютоволк растерзал бы его, в этом Рамси не сомневался. Вереница подвод у ворот Винтерфелла заставила его помрачнеть еще больше.
Спешившись, Рамси торопливо прошел в услужливо распахнутые двери. То, что отец не в настроении, он понял сразу. Слегка сведенные брови, тонкая вертикальная складка словно делила переносицу надвое. Лорд Русе был в ярости.
– Стражник замерз прямо на посту, – сказал он, пропустив мимо ушей почтительное приветствие. – Это так у тебя называется охранять замок?
– Но, отец, я…
Русе покачал головой.
– Первое что я увидел по возвращении – это труп возле главных ворот. Стража докладывает о набегах диких зверей, а мой сын в это время развлекает себя охотой. Я разочарован.
– Я принимал меры, – Рамси ненавидел себя за оправдания. – Я держу все под контролем.
– Сколько твоих людей погибло, пока ты все держал под контролем?
– Пятеро, – нехотя признал Рамси. – Но, отец, это лютоволки. Зима приближается, морозы идут с севера, снежные бури все чаще обрушиваются на эти края.
Русе поднял руку, давая понять, что беседа окончена. Рамси немного потоптался в дверях, надеясь поймать отцовский взгляд, но Русе скучающе смотрел сквозь него, так, словно вместо Рамси видел пустое место.
***
Ночь принесла мертвенный холод. В своей постели Рамси погружался в тревожную дрему, а затем просыпался, сжимая заледеневшие до костей кулаки. Слуги растопили очаг, но оранжевые языки пламени не согревали, от очага исходил морозный пар.
Рамси ощутил страх. Он может замерзнуть прямо здесь, в спальне, а наутро найдут его оцепеневший труп. Джейни неподвижно лежала рядом, ее лицо скрывала ночная тень.
Я больше не слышу ее дыхания, понял Рамси.
Вскочив, как ужаленный, он стянул меховое покрывало, завернулся в него, с наслаждением ощутив, как кровь прилила к замерзшим ногам. От очага шел холод. Не в силах поверить, Рамси протянул руки к огню, коснулся кончиками пальцев. Пламя было ровным, равнодушным и – ледяным.
Прочь отсюда! Рамси не хотел размышлять, как подобное могло случиться. Страх гнал его. Прочь, скорее прочь.
Подобрав пояс с оружием, Рамси вылетел за дверь.
Винтерфелл спал мертвым сном. Ни единого звука не доносилось из замковых покоев. Двор был безлюден, и даже окна караульной будки были темными и пустыми.
Проваливаясь в сугробы, Рамси побрел к воротам. Ему отчаянно хотелось проснуться, но щиплющая боль в отмерзающих руках и ногах говорила, что это не сон.
– Кто-нибудь меня слышит? – заорал Рамси, морщась от боли в обожженной морозом глотке. – Кто-нибудь!
Белая дымка окутывала внутренний двор Винтерфелла. Она клубилась у открытых ворот, плотная, как полотно и легкая, как облако. Белая тьма, ползущая из темноты.
Цокот копыт, лютоволчий лай и звон оружия наполнили воздух. Что-то – или кто-то приближался из тьмы.
…говорят о Дикой Охоте, о страшной зиме. …о тех, кто приходит из темноты и приносит с собой смертоносный холод, некстати всплыло в памяти.
Рамси попятился.
Первый из всадников уже выплывал из морозного облака. Высокий мужчина в черном, подбитом собольим мехом плаще. Рамси видел его так ясно, словно вокруг была не глухая ночь, но солнечный день: угрюмый, усталый взгляд из-под нависших век, глаза серые – но не как лед, скорее, как сталь. Подстриженная борода, с проблесками седины, точно перец и соль. Прямой, жестко сжатый рот.
Ноги ослабли, заставив Рамси опуститься на колени. Эддард Старк, Тихий волк из Винтерфелла, и каменный пол замка дрогнул, словно приветствуя своего господина.
Второй всадник уже выехал следом. Женщина в капюшоне, не скрывающем волосы цвета меди. Яркие синие глаза, тонкая шея с едва различимым шрамом на горле.
Я должен встать и бежать отсюда, отчаянно билась мысль, но тело Рамси онемело, безвольно предав хозяина.
Третьего всадника Рамси узнал сразу – Робб Старк. Целый и невредимый. Рамси не смог подавить безумный смешок.
– Твоя голова на месте, Робб. А говорили, у тебя теперь новая.
Слюна замерзала на трескающихся губах, но Рамси уже не мог остановиться, он смеялся все громче, пока перед ним не вырос четвертый охотник.
– Бастард Сноу… Я так и думал, что ты подох.
Джон Сноу был единственный, кто заговорил с ним.
– Да, это я, Рамси.
Серые глаза Джона Сноу смотрели насмешливо. Из темноты выбежал волк-альбинос, сел рядом, оскалился.
– С Призраком ты уже виделся.
Другие лютоволки держались поодаль, угрожающе взрыкивая.
– И что теперь? – с вызовом спросил Рамси, наконец найдя в себе силы подняться. – Дохлые Старки вернулись домой. Что дальше?
Джон Сноу широко улыбнулся и показал на ворота, в его руке был зажат охотничий рог.
Подарок для hipnoslon По заявке: джен или преслеш, Джон и Атлас, будни стюарда Лорда Командующего; Название: ... Категория: преслэш Герои: Джон Сноу, Атлас Рейтинг: G Размер: мини Примечания: дорогой заказчик, автора от такой крутой заявки затрясло и размазало, держи драббл! Это будни. Честно.
Весеннее солнце уже успело как следует прогреть крыльцо оружейной, и он справедливо полагал, что место лучше, чтобы развалиться как следует, если и существовало, то не по эту сторону Нового Дара.
Лорд-командующий остановился напротив него и ткнул концом деревянного меча в щит, который Атлас заключил в объятья, словно суженного. Рядом Железный Эмметт ударил в щит Зубра, Кожаный вызвал одного из близнецов, Керби – Поганку, а Пип, выпятив грудь колесом – слонявшегося неподалеку от тренировочной площадки Тормунда.
Атлас поднял на лорда Сноу искренне недоуменный взгляд.
- Я тут просто так сижу, – объяснил он Джону. – В качестве украшения.
- Давай-давай, – велел Джон и кинул ему тренировочный меч. Атлас с горем пополам поймал его, однако так неловко, что будь меч настоящим, он наверняка лишился бы парочки пальцев.
Он беспомощно оглянулся кругом. Не требуется ли где-нибудь его помощь? Не зовет ли его один из братьев? Не завалялось ли поблизости хоть какого-нибудь, хоть самого что ни на есть незначительного предлога, чтобы улизнуть в Башню, кузницу, или – предел мечтаний! – на кухню?
Кроме рекрутов, согнанных на тренировку, и парочки праздных зевак, во дворе обнаружился один лишь Толлетт. Орудуя здоровенной лопатой, он скидывал снег с крыши поленницы, старательно целясь в проходящих внизу. Атлас тут же проникся к нему жгучей завистью.
- Даже не думай, – прикрикнул Джон, заставляя его подняться на ноги. Братья вокруг уже дрались вовсю, сосредоточенно сопя и осыпая друг дружку ударами и проклятьями. – Подними щит повыше.
- К сведенью милорда, у меня множество важных дел.
- Да? Каких это?
Джон сделал первый выпад, и Атлас вынужден был прикрыться. Тяжелый удар больно отдался в костях и плече. Шел третий год с тех пор, как он прибыл на Стену, а треклятые щиты легче не становились.
- Ты сам был стюардом лорда-командующего. Мои обязанности тебе известны.
- Что-то я подзабыл. – Еще один стремительный выпад, который ему каким-то чудом удалось парировать. Джон дрался с ним вполсилы – а может, и того меньше. – Гляди в оба и держи под рукой зажженный факел на случай, если в покои лорда-командующего посреди ночи вдруг вознамерится пробраться мертвяк? Так, что ли?
- Любой, кто вознамерится пробраться в твои покои посреди ночи, - с чувством ответил Атлас, - лишится того, что, как говаривала моя матушка, почернеет и отвалится, если мочиться на западном ветру.
Джон рассмеялся. Атлас множество раз подходил опасно близко к черте, разделяющей благодушие Джона и его гнев, дружескую шутку и дерзость. Каждый раз, когда это случалось, он чувствовал, как внутренности сжимает ледяная рука и замирал в ожидании реакции. И когда Джон улыбался, в сотый раз спуская ему наглость, спускать которой никак не должен был, Атлас себя не помнил от счастья. Похожее ощущение он испытывал, глядя вниз с верхушки Стены: страх и восторг смешивались в нем воедино, и он чувствовал себя вдрызг пьяным.
- Тот, что проник в покои Старого Медведя, уже был черный. Ну же, нападай смелее! Неужели тебе не хочется научиться сражаться как следует?
- Нет, – честно ответил Атлас. – Мне хочется отправиться к мейстеру Тарли и выпросить у него какого-нибудь успокоительного порошка, чтобы подсыпать милорду в еду.
Джон рассмеялся и атаковал его серией коротких стремительных ударов. Отчаявшись справиться со щитом, который весил никак не меньше, чем он сам, Атлас выругался и бросил его на землю – как раз вовремя, чтобы успеть принять меч Джона на гарду.
- Ты безнадежен, – крикнул лорд-командующий, отбрасывая его и заходя справа. Атлас замахнулся было, чтобы достать его по ногам, но Джон уже отскочил в сторону. - Я - стюард. На кой бес мне сдалось умение управляться с мечом? Арбалета с меня хватит.
- Арбалет - дело хорошее, – согласился Джон. Он не ослаблял атаки и с легкостью отражал каждый из ответных ударов Атласа. – И лучник из тебя не так, чтоб уж совсем ужасный. Но что, если на тебя нападут внезапно?
- Тогда я умру, потому что в любом случае никогда не ношу с собой оружия. Да и кто, – он остановился, что перевести дыхание – кто нападет на меня здесь, посреди самого людного из замков Дозора?
Джон в два прыжка оказался рядом с ним и приставил кончик деревянного меча к его незащищенному горлу.
- Я, например.
Лязг железа вокруг не прекратился. Братья, старые и молодые, опытные и не очень, проведшие на Стене большую часть жизни или совсем зеленые, все так же галдели, подбадривая дерущихся. Дерущиеся все так же колотили друг друга почем зря. Однако на мгновение ему показалось, что мир вокруг остановился. Замер, чтобы дать ему собраться с мыслями и ответить.
- От тебя, - тихо сказал Атлас, - я защищаться не стану. Можешь нападать на меня, сколько тебе вздумается.
Подарок дляlogastr По заявке: иллюстрация к фику "Любовь и дальние страны" Название: Если она не забудет меня Категория: джен Герои: Дейенерис Таргариен Рейтинг: G Техника: арт, фотошоп Примечание:И я буду верен любимой своейИ я буду верен любимой своей:
Подарок дляN.Wind По заявке: Таргариены старой школы - Бринден Риверс и другие Великие Бастарды, Дункан, Эгг и другие персонажи того времени. Название: Ночной дозор Категория: джен Герои: Дунк, Эгг, братья Ночного дозора Рейтинг: PG-13 Размер: мини (3 169 слов)
— Один мейстер в Красном Замке рассказывал, что когда старый год сменяется новым, наш мир становится… непрочным. — И что он имел в виду, твой мейстер? — Я сам не знаю, — признался Эгг. Голос его звучал глухо из-под шерстяного шарфа. — Но в это время, сказал он, боги начинают играть в игры с людьми, и можно увидеть будущее и прошлое. А если помолиться Семерым прямо перед тем, как один год заканчивается, они обязательно всё исполнят. — Давай помолимся Неведомому, чтобы он обошёл нас стороной, — пробормотал Дунк, поглядывая на какое-то чёрное тряпьё у дороги в снегу. Ему не хотелось думать, что это человек. Может, всадники бросили ненужную поклажу. А может, боги не услышали молитву того, кто замерзал в снегу, когда до Стены оставалось меньше лиги. Но тогда его подобрали бы и погребли, разве нет? — Чёрный замок. Дунк отвёл взгляд от засыпанного снегом тряпья и посмотрел вперёд: в самом деле, на фоне массивной, поблескивающей при свете заходящего солнца Стены темнели башни замка и пристройки. — Какой он большой. — Говорят, там могут жить сразу шесть тысяч человек, — сказал Эгг, приспуская шарф. Пар вырывался из его рта вместе со словами. — Но вряд ли в Дозоре сейчас больше трёх тысяч человек. — Во всём замке? — с сомнением спросил Дунк. — Во всех пяти заселённых замках Дозора. Раз в год в Королевскую Гавань приезжает человек от Дозора и просит денег и новых людей. Отец мне рассказывал, что во времена Эйегона Завоевателя в Дозоре было десять тысяч человек. — С тех пор люди стали меньше верить в грамкинов и снарков? — Короли точно перестали, сир. Мой отец говорит, что Дозор давно стоило бы распустить, потому что это напрасная трата денег. — А как же одичалые? — Только пять из девятнадцати крепостей сейчас заняты, Стена не везде охраняется. Вы же знаете, сир, Стену создавали для защиты от совсем другой угрозы. Эгг снова закрыл лицо шарфом, и они поехали молча. Дунк вспоминал всё, что слышал о Дозоре и Стене. Не раз кто-нибудь при нём презрительно отзывался о Ночном Дозоре — сборище бастардов, насильников, воров и убийц, которые якобы защищают царство человечества, хотя на деле порядочным людям стоит остерегаться их самих. Он вышел из задумчивости, когда ледяной порыв ветра пронзил холодом до самых костей. Гром отчаянно заржал и тряхнул гривой. — Ну и ветер, — выдохнул Дун, когда наконец смог говорить. — О чём вы, сир? — удивился Эгг, с трудом поворачиваясь в его сторону. Весь в слоях шерсти, кожи и меха, он двигался скованно и был похож со стороны на плотного старичка. — Какой ветер? — Сейчас налетел, промозглый такой. — Дунк поёжился. Эгг нахмурился: его шапка была надвинута на самые брови, видно было только морщинку на переносице. — Знаете, сир… Мне тоже стало на мгновение очень холодно, но это не ветер, а что-то другое. Как будто… как будто я прошёл через тонкую стену из ледяной воды и промок насквозь. — Он смущённо пожал плечами: — Я не знаю, как сказать по-другому. — Мне это не нравится, — угрюмо сказал Дунк себе под озябший нос. Неужто боги и правда начали свою игру? Он огляделся: вокруг разом стало холоднее и темнее, и снега будто прибавилось. — Поедемте скорее, сир, — глухо произнёс Эгг.
— Кто это? Чего надо? Над стеной замка показалась наполовину человеческая массивная фигура. — Я межевой рыцарь, — крикнул Дунк, задрав голову. — А это мой оруженосец. Приютите нас на ночь. — И чего нужно межевому рыцарю от Ночного Дозора это время? Хотите к нам присоединиться и принять обет? Или желаете прогуляться за Стену к одичалым? — Желаем заполучить хоть часть твоего остроумия, — пробурчал Эгг в свой шарф. — Я ищу среди чёрных братьев одного человека, — крикнул Дунк. — Он… из моей семьи. — У дозорных нет семьи, — неприязненно отозвался человек со стены. — Его может и не быть здесь, — крикнул в ответ Дунк. — Прошу вас, мы проделали очень долгий путь. Позвольте нам хотя бы переночевать под крышей. Мой оруженосец болен. В темнеющем небе над их головами зажигались первые бледные звёзды, мороз становился всё сильнее. — Езжай в Кротовый городок, там тебя и твоего мальчишку приютит какая-нибудь сердобольная шлюха. Эгг опустил шарф, открывая рот, зло прикусил обмётанную губу. Дунк понял, что он хочет крикнуть караульным что-нибудь в своём духе, но не успел остановить его. — Впусти их, — сказал кто-то, невидимый им снизу. Первый караульный недовольно ответил что-то, Дунк затаил дыхание.
— Вы как раз к ужину. Вам повезло, что лорд-командующий был возле ворот, когда вы просились на ночлег. Очень толстый парень по имени Сэм Тарли вёл их через замок, постоянно оглядываясь, отчего его оплывшее лицо и рот немного перекашивало. — Переночевать можете в одной из этих келий, их много. Видите — все пустые? Он пыхтел во время ходьбы и говорил с трудом. Дунк вспомнил, как видел на Эшфортском турнире рыцаря с красным охотником Тарли на щите. Лорд Сэмвиль Тарли сражался на том турнире. Трудно было поверить, что этот неуклюжий мальчишка — его сын, да и кто бы из знатных лордов отдал своего отпрыска, своего наследника в Ночной Дозор. Дунк с удивлением оглядывал запустение, царящее в замке. — Как мало у вас людей, — сипло произнёс Эгг. — Что? — толстяк снова оглянулся. — А, это… Да, в Дозоре в самом деле не хватает людей, и ещё эта война… Дунк и Эгг переглянулись. Война? Неужели он имеет в виду восстание Блэкфайра, которое случилось больше десяти лет назад? — Но сейчас я отведу вас в трапезную, вас там накормят. А потом уже вас хочет видеть лорд-командующий. Трапезная была большой, тёмной и тёплой. В центре её ярко горел очаг, а по углам, куда не добрался свет, собрались густые тени. Мужчины в чёрном сидели за лавками и ели кто молча, кто переговариваясь. Около очага засела компания мальчишек лет по пятнадцать-шестнадцать. Один из них, невысокий и лопоухий, рассказывал какую-то захватывающую историю, размахивая перед слушателями руками и говоря разными голосами в зависимости от того, кого он изображал в данный момент. Зрители то слушали его, разинув рты, то хохотали до слёз. — Эй, Гренн, ты хоть понял, о чём это было? — спросил он нормальным голосом, закончив рассказ. Плотный парень с толстой шеей, к которому он обращался, заморгал, а потом покраснел. — Чего? Всё я понял, почему не понял… — буркнул он. — Я ему всё объясню! — весело сказал Сэм Тарли под гогот мальчишек и заработал от Гренна угрюмый взгляд. Потом он кивнул гостям на пустой стол около очага. — Садитесь, у Хоба должно найтись что-нибудь для вас. Парень, разыгрывающий истории перед благодарной публикой, начал какой-то новый рассказ, и никто, похоже, не заинтересовался гостями. Эгг, положив на стол локти, опустил на них бритую голову и закрыл глаза. Похоже, он сильно устал, да и сам Дунк, заставь его кто выбрать между постелью и ужином, призадумался бы. Сэм Тарли вернулся с двумя мисками, полными тёплого супа, поставил перед ними. — Я не голоден, — сказал Эгг, не открывая глаз. — Мы же всю дорогу ехали, — удивился Дунк, но Эгг не ответил — похоже, он задремал. — Тогда вы поешьте, сир рыцарь, — сказал Сэм И подвинул к нему обе тарелки, в которых, судя по запаху, даже мясо было. Дунк принялся за еду, которая показалась ему удивительно вкусной. У очага с другой стороны парень, которого называли Пип, изображал что-то из жизни древних королей Севера. Интонации его голоса отчего-то напомнили Дунку выступления Тансель Длинной, кукольницы из Дорна. Наверное, парень был актёром, но украл что-то, и вот теперь мёрзнет на Стене. Сэм заслушался историей Пипа, отвлекшись от гостей, и Дунк осторожно смотрелся. Не все слушали мальчишку-актёра, несколько человек держалось особняком. Парень лет семнадцати рассказывал приятелям, за что угодил в Ночной Дозор. Он взял женщину насильно — и именно это пересказывал, ухмыляясь, пересказывал во всех омерзительных подробностях. Чуть ближе к очагу, но в сторонке от остальных дозорных сидел мальчик лет четырнадцати-пятнадцати с длинным усталым лицом. Серые глаза чуть блестели в свете пламени, тёмные волосы едва не касались плеч. Было в нём что-то знакомое, а что — Дунк не мог понять. И одет он был лучше, чем большинство дозорных, пусть все они носили чёрное — шерсть и кожу. Почувствовав взгляд, мальчик посмотрел на Дунка, приподнял бровь. — А кого ты нам привёл, сир Хрюшка? — тот самый парень, что рассказывал об изнасиловании, присел к столу Дунка. — Никак, пополнение? Но нам-то зачем такой огромный дозорный, ему придётся пригибаться, чтобы над Стеной не торчала голова. — Это сир Дункан Высокий, — терпеливо произнёс Сэм, проглотив «сира Хрюшку», — и его оруженосец. Он межевой рыцарь, лорд-командующий разрешил ему переночевать у нас. — А чего это у вас мальчик совсем, — с другой стороны спросил мужчина с удивительно унылым лицом и провёл по своей голове рукой, показывая, что именно «совсем». — Холодно же, надо отращивать волосы, а не наоборот. Вот как я. — Где отращиваешь-то, Эдд, если на голове скоро ничего не останется? — заржал насильник. Эдд возвёл очи горе. — У мужчины есть множество мест, где можно нарастить себе шерсть. Спина, живот, ноги… Ты бы видел волосы на моей спине, Раст! — А что там в Вестеросе? — спросил Пип, облокачиваясь о стол локтями. — Близится ли война к концу, сир межевой рыцарь? Дунк растерялся под взглядами десятков глаз: молодые дозорные кто подсел, кто встал около стола. И все глядели на него и ждали ответа. — Война… с Железнорождёнными? Почти закончилась, но вряд ли они успокоятся надолго, — сказал он. — Лорду Старку недолго осталось. Мальчишки переглянулись. Парень, сидящий у стены, побледнел. — А как же Баратеоны? — громко и визгливо спросил Сэм Тарли, заглушая вопросы, что раздались после слов Дунка о лорде Старке. — А что Баратеоны? — удивился Дунк. — Они на Драконьем камне… — Да ладно тебе заливать, сир рыцарь, — сказал один, — я слышал, Ренли Баратеон с Тиррелами давно был бы уже в Королевской Гавани, если бы вдрызг не разругался с братцем. — Ренли Баратеон? — растерянно переспросил Дунк: он смутно помнил, что у Смеющегося Вихря были двое братьев и сестра, но имена их никак не всплывали у него в памяти. — Брат лорда Лионеля? — рискнул он. Дозорные заржали. — Ты о чём, сир межевой рыцарь? Ты где провёл сто лет? Ренли и Станнис грызутся между собой, а сир Лионель давно в могиле. Дунк почувствовал, что ему не хватает воздуха, словно выбили ударом под дых. Лионель Баратеон погиб, пока они с Эггом путешествовали по северу? — А я слышал, Старки провозгласили королём Севера молодого Волка, — произнёс другой дозорный и кинул опасливый и какой-то жалостливый взгляд в сторону сероглазого юноши. Дунк понял вдруг, где тот кажется знакомым — он был похож на Старка. — Когда Таргариен сидел на троне, такого не было, — вздохнул мужчина с унылым лицом. Эгг, до того дремавший за столом, поднял голову при звуке своего имени. — Я… не понимаю, — пробормотал Дунк. — Почему — «когда Таргариен сидел на троне»? — сиплым после сна голосом спросил Эгг. — А кто сейчас сидит на троне? — Да кто вы такие? — удивился Пип. В следующий час межевой рыцарь и его оруженосец слушали о падении дома Таргариенов, о Битве Пяти Королей, о новом короле Джоффри Баратеоне, первом этого имени.
Казалось, прошло очень много времени, целое столетие, когда они наконец вышли из трапезной и по хрустящему снегу отправились вслед за Сэмом Тарли к башне лорда-командущего. Вместе с ними пошёл и молчаливый юноша с лицом Старка, который в трапезной сидел отдельно от всех и лицо которого было так знакомо Дунку. — Неужели вы и в самом деле так долго и далеко путешествовали, что не слышали об этом? — продолжал удивляться толстяк. — По Эссосу ездили, — буркнул Эгг. — И дальше, — мрачно продолжил Дунк. Они не могли понять, что случилось за то время, что они провели в дороге от Белостенного замка до Ночного Дозора. И ведь дозорные не подшучивали, они все с серьёзными лицами твердили одно и то же: последний Таргариен убит, его дети скрылись за морем и едва ли живы теперь, на троне сидит мальчишка Баратеон, а за его спиной стоят Ланнистеры. Лорд Старк в тюрьме, и Север восстал, а дяди юного короля, два Баратеона, стремятся занять его место. Обо всех, кого помнил Дунк, молодые дозорные или не знали, или называли покойниками. А над именем Дунка зубоскалили как могли, хоть он так и не понял шуток: «Ты поклонник лорда-командующего королевской гвардией? Или твои отец и мать так любили его?» Если бы не странный разговор, Дунк мог бы сказать, что ему понравились дозорные. Пусть тут не было того, кого он искал, среди всех этих Флауэрсов, Сноу, Риверов и Стоунов Дунк на какое-то мгновение почувствовал себя… своим. Если бы не сир Арлан, не ездить ему сейчас на Громе с мальчиком-оруженосцем, не участвовать в турнирах и не целовать благородных девиц. Одетый в чёрное, он сидел бы здесь, смеялся над шутками Пипа, поддразнивал Грена. Ему повезло, им — нет. Хотя, если верить их рассказам, то всё совсем наоборот.
— Здесь нет мужчин твоего роста, — отрезал лорд-командующий Дозором, Джиор Мормонт. Он сидел в низком резном кресле, а Джон Сноу, тот сероглазый парень, скорее всего, бастард Старка, разжёг его камин и разогрел вино с пряностями. Дунк кивнул, и сердце его упало. — У нас восемьсот человек на весь Дозор, я знаю всех. Ни в Восточной башне, ни в Сумеречной нет никого, кто сравнился бы с тобой в росте или был схож лицом. Вы с мальчиком зря проделали этот путь, сир… — губы его чуть дрогнули, — Дункан Высокий. Полагаю, у вас есть причины не называться своим настоящим именем. Кровь бросилась Дунку в лицо, и он мог лишь снова коротко кивнуть. Откуда может знать старик, проведший на Стене немало лет, про его обман? Они с сиром Арланом где только ни были, но на Медвежьем острове побывать не довелось. — Уезжайте отсюда, — продолжил Джиор Мормонт. — Здесь творится неладное. Зима близко, — произнёс он присказку Старков, и Джон посмотрел на него со странной печалью во взгляде. — Зима близко, а в лесах видели Иных. Наши разведчики не возвращаются из-за Стены, одичалые как с ума посходили… Сегодня мы привезли мёртвые тела наших братьев, — он угрюмо посмотрел из-под густых белых бровей, — тех, кто не вернулся в срок. Чёрные руки, синие глаза и песок в жилах вместо крови. Вот что творится на Стене, сир рыцарь, и скоро нам будут нужны все руки, что могут держать меч. Дунк снова кивнул, понимая, к чему клонит лорд-командующий. — Скоро ли придёт мейстер Эйемон? — раздражённо обратился Джиор Мормонт к Джону. Тот нахмурил лоб: — Сэм отправился за ним. — Хорошо, — пробормотал Джиор Мормонт, — а то нога так болит, ступить не могу уже неделю. Не к добру это…
— А что, если мы с вами, сир, видим иные времена? Боги приоткрыли нам завесу будущего! — горячо рассуждал Эгг, когда они спускались по лестнице из башни лорда-командующего. — Ты хочешь сказать, мы видим его, словно какие-нибудь красные колдуны в пламени? — Да! Лорд-командующий знаете какой по счёту? Девятьсот девяносто седьмой! Но ведь сейчас у нас только девятьсот девяносто первый лорд-командующий! Дунк задумался, потом пожал плечами. — Никогда не понимал, зачем люди помнят столько ненужных вещей. Эгг пожал плечами, копируя его жест, и расплылся во вредной улыбочке. — Я не помню всего, сир, для этого у меня есть книги. И вы же вроде давно хотели научиться читать. Навстречу им шёл Сэм, под руку он вёл древнего старика с мейстерской цепью на дряхлой шее. — Лорд-командующий помог вам? — спросил Сэм. — Помог. Понять, что мы зря ехали, — разочарованно ответил Эгг. Старик, спутник Сэма, вдруг остановился. Глаза его были совершенно белыми, но глазные яблоки двигались из стороны в сторону, словно он силился найти говорившего. — Кто это? Это вы гости Дозора? — спросил он. — Я — сир Дункан Высокий, а это мой оруженосец — Эгг, — представил себя и мальчика Дунк. Старик замер, потом медленно поднял руку и прижал её к сердцу. — Что с вами, местер Эйемон? — испугался Сэм. — Вам плохо? Дунк и Эгг под тревожным взглядом Сэма, придерживающего старика, отправились дальше.
— Эйемон, — рассеянно повторил Эгг, — когда они устраивались на ночлег в холодной келье. — Разве это не имя Таргариена? Дунк зевнул. — Не знаю, что насчёт Таргариенов, но у Фреев, говорят, в роду то и дело появляется очередной Эйегон, да и у лиссенийцев валирийские имена до сих пор в почёте. Эгг фыркнул, и на этом их полных волнений день закончился, оба уснули.
Дунк проснулся от шума и криков. Эгг сопел на соседней кровати — похоже, он и впрямь очень устал за время их путешествия. Он встал, оделся и выглянул из холодной комнаты: в окнах замка плясали оранжевые всполохи. Пожар? Когда он выбрался наружу, то столкнулся с Гренном. Тот чуть не сел на снег, но удержался. — Подгляди-ка, — сказал он, — как полыхают покои Старого Медведя. Дунк с ужасом увидел, что башня лорд-командующего в самом деле охвачена огнём. У подножия её, к облегчению Дунка, живой и невредимый Джиор Мормонт отдавал приказания дозорным, рядом стоял Джон Сноу, прижимая к груди правую руку. Похоже, он был ранен. — Отведите Сноу к мейстеру! — кричал Мормонт. Дунк решил было предложить свою помощь, но позади услышал ещё какой-то шум. Дозорные обступили кого-то у оружейной, и Дунк лишь из-за своего роста смог разглядеть: два тела на красном снегу. Один — сир Джареми Риккер, глава разведчиков, второй — мертвец без головы — она валялась неподалеку, с просвечивающими синими венами и синими же глазами. Всё тело его было изрублено, но единственная рука ещё подёргивалась. — Мертвые разведчики, — растерянно пробормотал Сэм, обращаясь то ли к Дунку, то ли к братьям, то ли к самому себе. — Мы привезли их, но не успели похоронить… Ночью они восстали и пошли убивать. Что это за колдовство?
Утром чёрные братья только и говорили за завтраком, что о ночном происшествии. Эгг, который всё пропустил, слушал с широко раскрытыми глазами. — Я видел только неподвижное тело, — рассказывал ему Дунк. — Но говорили, мертвец сражался даже после того, как его несколько раз проткнули мечами с разных сторон и отсекли голову. — Рука того мертвеца, что напал на лорда-командующего, до сих пор шевелится сама по себе, — прошептал Сэм Тарли, подсаживаясь к их столу. — Лорд-командующий хочет показать её королю, чтобы тот помог нам. — Если бы ты рассказал при дворе о том, что здесь происходит… — начал Дунк, когда они остались одни и их никто не слышал. — О чём вы, сир? — рассеянно отозвался Эгг. — На троне теперь не Тарагариены. Они помолчали какое-то время, каждый в своих мыслях. — Что же нам делать? — спросил вдруг Эгг. Из нагловатого, пусть и умного принца он превратился в несчастного мальчишку. — Почём я знаю, Эгг. Но здесь оставаться точно не стоит, мало ли какая бесовщина случится опять. Говорят, за морем остался кто-то из Таргариенов. Возможно, нам стоит поискать их. — И они поверят нам? — Они поверят твоему сапогу, Эгг. Сердечно попрощавшись с дозорными и пожелав Джону скорейшего выздоровления, они покинули замок в полдень. Сэм сказал напоследок, что старый мейстер Эйемон спрашивал о них, но когда Сэм предложил привести к нему гостей, очень разволновался, и добиться от него чего-нибудь стало трудно. Они отъехали от Чёрного Замка не так далеко, когда снова почувствовали это — мгновенный холод, разлившийся по телу и тут же пропавший. Дунк выпрямился в седле, огляделся: солнце теперь светило ярче и светлее, снега поубавилось как по волшебству. — Как думаешь, мы снова попали в наши времена? — спросил он Эгга. — Если только нам сейчас не попадётся Иной верхом на ледяном пауке, сир. Это значило бы, что мы оказались за восемь тысяч лет до нужной нам эпохи. — Может быть, стоит вернуться в Чёрный замок? — с сомнением произнёс Дунк. — Раз волшебство отпустило нас, мы можем теперь попасть в Ночной Дозор, какой он сейчас. Эгг сверкнул глазами из-под капюшона. — Сир, я боюсь, что теперь мы с вами можем оказаться во временах какого-нибудь Короля Ночи, который заворожил всех чёрных братьев, и тридцать лет на Стене царила Тьма. Дунк поёжился. Пожалуй, им повезло, раз они оказались на Стене в достаточно неплохое время, несмотря на все те ужасы, что произошли там. — Возвращаемся в Винтерфелл, — сказал он и тут заметил, что Эгг что-то бормочет себе под нос. — Что? — Наше будущее ужасно, — сказал Эгг с отчаяньем. — Таргариены посходят с ума: один выпьет драконьего огня, другой спалит подчистую Летний Замок. Потом они погибнут, Баратеоны взойдут на трон, и начнётся страшная война. Ночной Дозор лишится половины своих людей, а под Стеной появятся синеглазые мертвецы. Он помолчал, поджав губу, и Дунк уже решил, что он ничего больше не скажет. — Я понял, сир. Нужно возрождать драконов, — твёрдо произнёс Эгг.
Подарок дляVincha По заявке: что угодно по пейрингам Станнис/Санса Название: Измена Категория: гет Герои: Станнис Баратеон/Санса Старк Рейтинг: PG-13 Размер: мини
* * *
Королева все еще прибывала в трапезной. Станнис знал об этом наверняка, и поэтому стремительно шагал по коридору, направляясь в зал заседаний. Под рукой он удерживал несколько свитков с чрезвычайно подробными, искусно нарисованными картами юго-западного побережья Простора и прилегающих островов. Еще несколько листов пергамента представляли собой письма доносчиков из староместских и борских портов, содержащие в себе немаловажные сведенья относительно численности и расположения флота Эурона Грейджоя. Будь он трижды неладен.
Станнис собирался изучить их подробнее перед тем, как представить Малому Совету. Он как раз взялся за массивную ручку двери зала заседаний, когда позади послышались шаги.
- Милорд. – Давос Сиворт, в своем неизменном зеленом плаще похожий скорее на простолюдина, чем на лорда, приветствовал его кивком. Выглядел он весьма взволнованным. – Ваша жена просила меня немедленно найти вас.
- Леди Санса?
- Если только у вас не появилось еще одной жены, пока я завтракал, - усмехнулся Давос. – Я столкнулся с ней неподалеку от башни десницы. Она выглядела крайне обеспокоенной, однако отказалась сказать мне, что произошло, только попросила передать вам, что ей крайне необходимо поговорить с вами.
Станнис переступил с ноги на ногу. Карты, зажатые локтем, опасно зашуршали, готовые вот-вот посыпаться на пол.
- Позвольте, я помогу вам. – Давос подхватил несколько свитков, уже почти выскользнувших из его рук. – Это для Совета?
- Да. Я собирался перечитать некоторые из этих посланий до того, как за столом соберутся остальные. В одном из этих писем говорится о малоизвестном порте неподалеку от Черного Венца, где, возможно...
- В самом деле? Как интересно! – Давос с подозрительным проворством освободил его от остальных карт, и, схватив свою шуршащую ношу в охапку, толкнул плечом дверь. – Я с удовольствием разложу их, пока вы будете справляться о самочувствии леди Сансы. Уверен, это не займет много времени.
И он скрылся в зале Совета прежде, чем Станнис успел возмутиться.
* * *
Леди Санса заперла дверь и опустила ключ прямо в вырез своего платья.
Станнис свел брови и сжал кончиками пальцев переносицу.
Просто замечательно.
Он плохо знал свою молодую жену. Во время Песни Льда и Огня, величайшего сражения у Стены, когда вокруг кипела битва и стенали раненные, а три огромных дракона реяли над головами, поливая врага огнем, времени познакомиться как следует им не представилось, хоть Санса и провела многие сутки в заботах о его ранах. Глубокие порезы, перечеркивающие грудь и живот, нанес Станнису ледяной паук – мерзкое членистоногое отродье размером с колесо от телеги, хрупкое, но ужасающе быстрое. Они сочились черной жижей, и Санса, похоже, перепробовала все лекарства, мази и присыпки из обширных запасов дозорного мейстера, пока не нашла порошок, который бы возымел эффект.
В сооруженном на скорую руку полевом госпитале, расположившимся в Черном Замке, кроме нее было не менее двух дюжин женщин. Одичалые копьеносицы, старухи из Кротового городка, две девушки, сопровождавшие леди Старк во время ее побега из Гнезда. Раненых было еще больше, и все время поступали новые. Однако каким-то чудом каждый раз, когда Станнис открывал глаза, выныривая из глубин беспамятства, лицо Сансы, прекрасное и светлое, неизменно оказывалось перед ним.
Воистину, он плохо знал ее. Однако считал, что вместе с красотой матери она унаследовала непритязательный и гибкий характер Талли. О том, что твердолобого упрямства Неда в ней не меньше, Станниса никто не предупредил.
Он вздохнул.
- Миледи, я опоздаю на заседание Малого Совета.
- Все верно, милорд, - согласилась Санса, приближаясь к нему обманчиво мягкой походкой. – Опоздаете.
На мгновение Станниса посетила тоска по Селисе. Даже после долгих лет брака, свою первую жену он знал еще хуже, чем девицу Старк, однако та хотя бы внимала его словам. Слушалась его. Селиса Флорент ни за что не осмелилась бы запереть его в спальне ни при каких обстоятельствах.
Он допускал, что в сложившейся ситуации присутствовала и его вина. В конце концов, они обменялись плащами пред лицом богов и людей уже полный месяц назад, а того, что окончательно узаконивает связь супругов, делая ее неразрывной, между ними так и не произошло. «Тирион Ланнистер не консумировал брак с леди Сансой тогда, годы назад, и оттого потерял ее», услужливо напомнил ему Паук, когда по замку поползли слухи. «Все мы знаем, как часто повторяется история. На вашем месте я бы приложил все усилия для того, чтобы на этот раз былое осталось былым, а не обрело новый, неотличимый от первого виток».
Седьмое пекло! Как будто у него без этого мало забот.
Станнис снова вздохнул, представив пустое место по правую руку от Тириона Ланнистера, десницы королевы. Не то, чтобы ему очень уж хотелось заседать в компании таких людей, как Мормонт, Нимерия Сэнд или Варис, однако сегодня разговор, без сомнения, пойдет о новых бесчинствах, творимых у южных берегов треклятым Грейджоем, а потому присутствие Станниса было необходимым. Это было понятно каждому.
Каждому, кроме леди Сансы. Она либо была отчаянно глупа, в чем Станнис имел основания сомневаться, либо ее упертости и в самом деле хватило бы на дюжину ослов. Приблизившись к нему вплотную, она надавила на его плечи, заставляя опуститься на кровать. Станнис опрометчиво подчинился, и Санса тут же очутилась у него на коленях.
Просто замечательно.
- Миледи. Не может ли это... – Станнис сделал неопределенный жест, призванный пояснить, что под «этим» он подразумевает решительно все, что его окружает, включая полутемную комнату, разобранную постель и в первую очередь саму Сансу с ее неприемлемым поведением – подождать до вечера?
- Нет, - отрезала его жена, словно между делом ерзая у него на коленях. Удивительно, подумал Станнис, до чего, в сущности, тонки все эти пышные юбки.
Санса развернулась в его объятьях. Объятьях?! Станнис мотнул головой. Вырез ее платья, непростительно глубокий и украшенный искусной вышивкой, оказался прямо у него перед глазами и Станнис с ужасом осознал, что скрывающийся в неизведанных недрах этого выреза ключ волнует его уже далеко не настолько, насколько должен.
- Корабли... – предпринял он последнюю, лишенную какого-либо энтузиазма попытку, стараясь убедить себя в том, что это не его пальцы сражаются с многочисленными завязками и крючочками на корсете Сансы. – Флотилия...
- С флотилией не возникнет никаких проблем. Я попросила сира Давоса оказать нам услугу и занять на сегодня ваше место в Совете.
С этими словами Санса наконец повалила его на кровать и проворно устроилась сверху. Корсет упал, высвобождая небольшие упругие груди с твердыми розовыми сосками, прикрытые лишь тончайшей, прозрачнейшей из туник. Ключ упал на покрывало, никем более не востребованный.
- Измена, - заключил Станнис.
Санса улыбнулась и склонилась к его лицу. Теплые, невероятно мягкие губы коснулись его уха, крепко стиснутой челюсти и замерли совсем близко от сурово очерченного рта.
- Вовсе нет, - сказала она перед тем, как подарить ему сладчайший из поцелуев. – Всего лишь небольшая диверсия.
Подарок для rony-robber Название: Сказка о волках, колдунах и красных законах По заявке: Встреча выживших Старков в конце истории. Герои: Рикон Старк, Бран Старк, Арья Старк, Санса Старк, Рамси Болтон, Русе Болтон, Петир Бейлиш, Давос Сиворт Категория: джен Рейтинг: PG-13 Размер: мини
Давным-давно жил в замке Винтерфелле лорд Старк со своей леди-женою, и были они счастливы друг с другом и со своей семьей. Было у них шестеро детей — четверо мальчиков и две девочки, и не могли родители нарадоваться на них. Но наступили смутные времена, и лорда Старка обманом разделили с семьей и, оклеветав, казнили. Жену и старших сыновей его предали союзники, и пролилась кровь. След его дочерей затерялся в снегах и болотных топях, а младшие его сыновья отправились далеко на север, куда не дано ступать смертным. И если один из них скрылся от людей, то второй попал к тем, кто называл себя камнерожденными. Мальчика этого звали Рикон Старк.
Он рос в доме вождя, и глава рода сажал его по правую руку от себя как дорогого гостя, как любимого сына, и угощал самыми лакомыми кусками, и поил из чаши теплым густым молоком единорогов, чтобы он набирался от них звериной силы и упорства. Камнерожденные знали, что мальчику предстоит непростая судьба, что ждет его удача, ведь волосы его были рыжими, а значит, его поцеловал огонь.
Рикон рос среди воинов, охотников и рыболовов, и научился от них всему: как управляться с острым мечом и длинным копьем, как стрелять из гибкого лука, как седлать доброго коня, как подстерегать с острогой серебристую рыбку в быстрой воде, как выслеживать и затравливать дикого зверя. Верным его спутником и другом был огромный косматый лютоволк, нагонявший страх на всех, кто его видел. Неразлучны были они с мальчиком, и поговаривают, беседовали друг с другом на одном языке, человечьем или волчьем - не знал никто.
Привольно жилось Рикону, но грустно было ему, что не знал он ни отца, ни матери. Он завидовал детям, игравшим со своими братьями и сестрами, и каждый год спрашивал вождя, что же случилось с его родней, и каждый год тот отказывался поведать мальчику правду, говоря, что он еще слишком мал. Рикон усердно тренировался и жадно пил молоко единорогов, чтобы поскорее вырасти, и когда глава рода увидел его широкие плечи и сильные руки, то улыбнулся ласково и гордо, и отправил Рикона к его наставнику, наказав расспросить обо всем, что было тому ведомо.
Был тот наставник стар, и темные волосы его давно поседели. Он одиноко жил в ветхой рыбацкой хижине и каждый день выходил к морю, смотрел долго на горизонт, где клубился пар, и затем забрасывал сети. Рикон часто приходил к нему спрашивать совета и помогать латать прорехи в сетях, ибо сам старик справлялся с трудом: у него была искалечена рука, и пальцы не были такими гибкими и ловкими, как у мальчика.
Когда Рикон пришел к нему, старик, как всегда, стоял на утесе и смотрел вдаль, но стоило ему завидеть Рикона, как слезы побежали по его сморщенному лицу. - Что же ты плачешь? - удивился Рикон. - Я плачу, потому что ужасные вещи предстоит мне рассказать.
И он начал рассказывать, и говорил он долго, и струились слезы из его глаз, и терялись в густой бороде. Рикон слушал внимательно, а когда старик закончил, то мальчик обнял его крепко и сказал не печалиться. Сказал, что нет на Севере таких, как он - поцелованных огнем, вскормленных молоком единорогов, побратавшихся со зверем-лютоволком, - и значит, нет ему равных.
Но старик заплакал еще горше, ведь знал он, что лорды, захватившие Север, сильны и коварны, и будет тяжело справиться с ними. Он любил мальчика как собственного сына, и мысль о том, что тот может погибнуть, терзала его чуткое доброе сердце.
И Рикон вернулся к лорду камнерожденных, и попросил у него помощи. Как ни грустно было Магнару отпускать от себя мальчика, он не мог ему отказать, и выделил ему самых лучших воинов, самые крепкие корабли, и подарил ему свое копье, увенчанное острым белым рогом. И напоследок дал ему отпить из огромного рогатого черепа крови единорожьей, чтобы укрепить его силу и дух.
Долго плыли они со стариком по бурному морю, и швыряло их по волнам, и поднимало валами к самому небу, и смотрел Рикон с тоскою и любовью на землю, лежащую перед ним. Теперь той землей правили его враги - лорды, захватившие власть обманом и предательством. Звали их Болтонами, и было их двое, отец и сын-бастард: старый колдун, черной злобой своей иссушенный до костей, и могучий уродливый полувеликан, с трудом волочивший по земле брюхо.
Уже знал Рикон, что не пройти напрямик к Винтерфеллу, где восседает на троне колдун. Что на пути стоит замок Дредфорт, где правит сын его, а подступы охраняет сильное войско. Но Рикон ничего не боялся.
Долго шли они по разграбленной земле, и Рикон смотрел на печальных крестьян, на тощих коров и на заброшенные поля, и сердце его охватывала ярость. Глядя в лицо его да на громадного черного лютоволка, на котором он ехал верхом, люди шептались, бросали свои мотыги и лопаты и шли за ним.
Не одно лишь войско камнерожденных привел к заставе Болтонов Рикон: с ним пришли и воины, оставшиеся верными его семье, и крестьяне, последовавшие за своим спасителем. Вышли защитники черной крепости, и били они копьями о щиты, но не испугались могучие островитяне, не отступились друзья Рикона. Битва была долгой и жестокой, и кровь ручьями бежала по земле, стекая в Рыдающую, и воды ее окрасились алым.
Утерев пот со лба, Рикон встал перед замком, сложенным из костей, и трижды ударил в ворота своим чудо-копьем, и после каждого удара на воротах оставалось по глубокой вмятине.
Ворота отворились со скрипом, и в проеме показался сын колдуна. Он был огромным как дом, и в его косматых волосах запутались ячменные зерна и былинки сена. Он приложил ладонь к глазам и расхохотался.
- Я, лорд Рикон Старк, наследник Винтерфелла, бросаю тебе вызов, - звонко крикнул Рикон, и лицо Рамси, рябое от красных рытвин, побледнело от страха. Он кликнул псов, своих любимиц-сучек, натасканных на то, чтобы охотиться за несчастными крестьянами и разрывать их заживо, и собаки, раззявив клыкастые пасти, бросились на Рикона.
Но наперерез им черной молнией кинулся Лохматый, и звери сцепились. Вскоре все собаки до единой лежали мертвые, раскинувшись кольцом, в центре которого стоял израненный, искусанный Лохматый. Он бросил взгляд на хозяина, повалился наземь и затих.
Слезы выступили у Рикона на глазах, но он знал, что время оплакать своего друга еще не пришло. Он перехватил копье поудобнее и бросился на Рамси. Тот был силен, и если бы он хоть раз попал по Рикону, то вколотил бы его в землю по пояс. Но сын колдуна был неуклюж и медлителен, он разжирел и обленился за долгие годы сытной жизни в замке, все боялись его и не смели бросить ему вызов, и потому считал он, что нет равных ему в бою. Рикон вертелся вокруг него и колол копьем, как мелкий назойливый комар, жалящий толстошкурого быка. Рамси ревел от ярости, и ярость же застилала ему глаза.
Они долго сражались, и даже Рикон, от крови единорога получивший небывалую силу и выносливость, начал уставать. Устал и Рамси. Он повернулся неловко и открылся - и Рикон тут же пырнул его копьем, да так глубоко, что в необъятном брюхе скрылось почти все древко. Рамси тупо уставился белесыми глазами, переступил с ноги на ногу и рухнул наземь, и от его падения что-то сотряслось в самом замке. Высокие мрачные башни, украшенные черепами, начали обваливаться, и черные стены, сложенные из обугленных костей, пошатнулись. И вот уже осталась от замка лишь огромная груда костей, перед которой лежала туша его правителя.
Морщась, Рикон потянул копье к себе, распарывая брюхо великану, и наружу хлынули его гнилые зловонные потроха. Он сгнил еще заживо, и не дело было оставлять его труп на доброй земле, и потому крестьяне, радостно распевая, сложили ему огромный костер из смолистых сосен и подожгли.
Рикону же было не до радости, ведь верный его лютоволк погиб, защищая его. Он подошел к распростертому на земле зверю и коснулся длинной морды, поцеловал выпуклый лоб. А Лохматый слабо вильнул хвостом, приоткрыл один глаз. Он был измучен, но он был жив. Рикон рассмеялся и обнял его крепко. И радость от жизни друга была больше, чем радость от смерти врага.
Тем же вечером закатили пир, крестьянские девушки смеялись и набрасывали Рикону на шею ожерелья, сплетенные из полевых цветов, оставшиеся воины присягали ему на верность, и все до единого восхваляли своего нового господина. Все вокруг пели и плясали, смеялись и кланялись Рикону, но старый моряк был мрачен.
Глубокой ночью Рикон пришел к нему в шатер. - Отчего же ты невесел? Ведь одержаны уже две победы, и третья не за горами. - В том-то и дело, мальчик мой, - устало вздохнул старик. - Победить колдуна будет сложнее всего. Его не задавить войском, его не одолеть силой. Был мой прошлый господин честен и прям, и пал в бою с ним, и за то не прощу я себя никогда. - Отомщу за твоего господина, - пообещал Рикон старому моряку и обнял его. - И за Север долг отдам.
Наутро к нему явились гонцы и зачитали послание от колдуна. "Доблестный воин, приплывший с острова-Камня, знай, что я не таю на тебя зла. Но ты отнял у меня единственного сына, и мне ведомо, что у тебя нет отца. Приходи же ко мне, сядь по правую руку, и я назову тебя своим сыном и наследником, и кровью своей поклянусь, что не держу никаких обид и не стану вредить тебе. Забирай замок Дредфорт и половину моих земель, все по справедливости, и не мучай своих людей кровопролитной войной".
Зная, что колдун непременно захочет прибегнуть к магии, Рикон явился к нему в замок с отрядом камнерожденных. Все они с детства пили молоко единорогов - священный напиток, дарующий силы противиться злым чарам.
Колдун восседал во главе стола в пиршественном зале, и был он жуток на вид: иссохшее тело, на котором почти не осталось плоти, ввалившиеся щеки и горящие белым глаза. Кожа его казалась натянутой, подобно старому пергаменту, но была на нем кожа и иная - висевшая плащом за плечами. Он заговорил ласково, но слышалась Рикону лишь угроза.
- Подойди ближе, будь гостем на моем пиру. Испей вина из моей чаши, откушай яств с моего стола.
И Рикон приблизился к нему, и посмотрел на блюдо, где лежали изысканные угощения, и посмотрел он на кубок, что протягивал ему колдун, и шел от чаши дивный запах ароматного вина. Страшный голод и страшная жажда охватили Рикона. Но ударил он первый раз - и перевернул серебряное блюдо, и закопошились в яствах черви и жуки могильные. Ударил он второй раз, и выбил из руки колдуна кубок златой, и задымилось пряное вино, прожгло дыру в мягкой шкуре, устилавшей пол.
- Вот как ты встречаешь гостей! - вскричал во гневе Рикон, вынимая кинжал из ножен. - Слушай же! Я - лорд Рикон Старк, брат Робба Старка, которого ты предал и убил, и я пришел вернуть свои земли! Ты обманул моего брата на пиршестве и проткнул его сердце своим кинжалом, а я - проткну твое! - и занес он оружие, но колдун оказался быстрее.
Взмахнул он плащом своим из кожи человечьей и рассыпался на тысячу скользких пиявок, которые быстро-быстро поползли в разные стороны. - Эй, музыканты! - громко крикнул Рикон. - Играйте самый живой мотив! Будем же веселиться, словно на свадьбе!
И зазвучали барабаны, запели радостно скрипки, загудели звонкие трубы. Островитяне пустились в пляс, и под каблуками их, скоро окрасившимися черной кровью, корчились и умирали пиявки. Камнерожденные плясали, пока не передавили их всех до одной.
- Сегодня Север стал свободным! - воскликнул Рикон, вскочив на стол, и пиршественный зал сотрясся от восторженного рева.
Вернул Рикон свой дом, но не вернул семью, и опечалился он. Решив спросить совета у Старых Богов, он явился в богорощу, и страшно было там среди чардрев с алыми листьями, и сладко было вернуться наконец домой. Сыростью пахло от земли, кровью пахло от ладоней Рикона, и опустился он на колени перед озером, чтобы омыться, и вода была теплой и ласковой, словно руки родных.
- Что делать мне, Старые Боги? - горько вопросил он, не поднимаясь с колен. - Как найти семью свою потерянную? - И услышал ответ в шелесте листьев.
- Рикон? Рикон, ты ли это, брат мой?
Он поднял голову и увидел перед собой только искореженное лицо, вырезанное на белой коре.
- Кто ты? - спросил он.
- Это Бран. Помнишь ли ты меня, брат?
Перед глазами Рикона понеслись образы, насланные неведомым колдуном. Как Рикон сидел на руках у высокого статного лорда, как рыжеволосая леди качала его колыбель, и как мальчик, сидевший в большой плетеной корзине, говорил ему "прощай".
- Помню, - отозвался он тихо, и тихим нежным шелестом ответило ему дерево, и уронило несколько резных листьев, ласково погладивших по щекам. - Но где же ты, Бран?
- Я ушел далеко на север и повидал чудес столько, сколько не повидать без тысячи и одного глаза. И стал я замлей, на которой ты стоишь, и небом, в которое ты смотришь, и водой, что утоляешь жажду, и деревьями, которым ты молишься. И могущественней я любого короля, ибо знаю все на свете. И бедней я любого нищего, ибо не могу обнять тебя.
И встал тогда Рикон с колен, и обхватил ствол дерева руками, и шершавая кора казалась ему теплой человеческой кожей, а ветки, гладившие его по спине, руками брата.
Долго стояли они так, обнявшись, но наконец продолжил Бран.
- Слушай меня, брат, и запоминай, что нужно делать. Ты должен спасти наших сестер, они одни остались в живых, но обе не могут вернуться домой. Старшая, Санса, томится в плену у колдуна-пересмешника, воспылавшего к ней страстью. Он заточил ее в поднебесном замке, куда легко взмывает сам, оборотившись птицей, а она, бедняжка, не может сбежать. Она подарила ему троих детей, но все они приходили в мир мертвыми, ибо дети рождаются от любви, а колдун-пересмешник любит только себя. Я помогу тебе спасти ее. Но с другой нашей сестрой, Арьей, все будет сложнее. Она далеко, за бурными морями, за высокими горами, на другой стороне мира. Я бессилен там. Однако мне ведомо, что она служит темному богу и меняет личины ежедневно и еженощно. Она сама уже забыла, кто она такая и кем рождена, но душа ее тянется сюда, к волкам, к Северу. Она явится сюда, явится не одна, и мы едва ли ее узнаем. Нам будет непросто, но сперва давай освободим Сансу!
Помчался Рикон на юг, к горной Долине, где парил над скалами неприступный замок Орлиное Гнездо. Рикон не брал с собой войска, чтобы не медлить в пути да застать колдуна врасплох, но взял он кинжал из чудодейственной валирийской стали.
Высоко вздымались башни замка, не было туда дороги, и Рикон приготовился ждать. Ведь на этот раз он действовал не в одиночку, а со своим братом, и брат его тоже был колдуном, но не злобным и коварным, использовавшим силы ради корысти и власти, а мудрым и добрым.
Бран обернулся черной как ночь вороной с тремя блестящими глазами и взмыл в небеса, и хриплым карканьем вызвал на бой пересмешника. Тот попытался улизнуть, но ворона находила его всюду, и клювом своим крепким выдирала перья из его хвоста. Они сцепились, и хоть Бран был крупнее, колдун-пересмешник дрался не на жизнь, а на смерть. Они преследовали друг друга по небу, и кружились в воздухе окровавленные перья, черные и серые.
- Санса, - выкрикнул Рикон, и его голос, отраженный горами долины, усилился и достиг поднебесного замка. - Санса, я Рикон, твой брат!
И увидел он, как высоко-высоко открылся в полу замка круглый люк, и заструился свет оттуда, и потекло яркое рыжее пламя, озаряя долину. И когда достигло оно скалы, на которой стоял Рикон, затаив дыхание, увидел он, что то были волосы - огненно-рыжие, как у него самого.
Он прикоснулся к ним ладонью, и они были мягкими как шелк, но плотными как полотно. Он начал взбираться по ним, и все меньше и меньше становилась земля. Едва он поднялся, сестра бросилась ему на шею, и сама она была хрупкая и изящная как птичка. Восхитился ее красотой Рикон и погладил ее по мягким волосам. Она расцеловала его в обе щеки, а потом расплакалась, и понял Рикон, как многого был лишен, как много испытала она, и обнял сестру крепко, и плакали они вместе. Но не кончилась битва, и в небесах пересмешник с вороной снова ударились грудью о грудь.
Не хотела Санса, чтобы брат рисковал жизнью своей молодой ради нее. - Тебе лучше бежать, - шептала она. - Никогда тебе не справиться с колдуном! - Верно, - обнял ее Рикон. - Мы справимся с ним вместе, ведь ты знаешь все уголки этого замка, а я знаю, что может отнять жизнь у колдуна, - и он показал чудо-кинжал, притороченный к поясу.
Услышали они жалобный крик пересмешника, поняли, что ранен тот тяжело, и спрячется теперь в замке, ожидая, пока Санса омоет ему раны и утешит его. И пошли брат с сестрой, рука об руку, по узким каменным коридорам, и волосы Сансы разгорались все ярче с каждым шагом. Они нашли пересмешника распростертым на большой постели, и белые простыни, на которых он разметался, покраснели от крови.
Он взмолился о пощаде, но Санса выхватила валирийский кинжал из ножен, занесла его над впалой грудью колдуна и проткнула его сердце. Много было силы у колдуна и много гнева, и умирая, совершил он последнее зло: волосы Сансы взвились вдруг ядовитыми змеями, обернулись вокруг ее стана, вокруг тонкой шеи, и принялись душить сестру. Рикон рубил их, но они отрастали заново, как росли все эти годы у Сансы, и лишь когда душа покинула тело пересмешника, покинула колдовская сила и волосы. Упали они под ноги, и Санса заплакала по ним, но вскоре ободрилась, ведь она была спасена, и кончилась воля злого колдуна над ней.
Вместе они сплели из рыжих волос веревку, тонкую и прочную, и спустились по ней вниз, оставив тело колдуна на оскверненном кровью ложе, и Рикон отрезал кусок веревки, убрал его за пазуху - вдруг пригодится.
Пока они возвращались домой, Санса поведала Рикону о том, как они жили раньше, и память возвращалась к Рикону с каждым ее словом. И теперь не было у него иной мечты, как освободить свою вторую сестру от темных духов.
Сердце Рикона запело от счастья, когда увидел он своего лютоволка, оправившегося от ран. Но лизнул тот руку Сансе, и она опечалилась, и, заплакав, ушла в богорощу. Не решился тревожить ее Рикон, и ошибся в том, ибо колдовство там случилось недоброе. Услышал он тонкий женский крик и поспешил в богорощу, и когда вошел он под сень деревьев, то увидел там двух сестер, одинаково красивых и изящных, преклонивших колени перед чардревом. Были у них рыжие волосы, неровно остриженные ножом, и глаза ясные, как вода в пруду, и стан тонкий и гибкий, как молодое деревце. Лица их были кроткими и испуганными, и каждая сестра смотрела на Рикона с надеждой.
- Кто же из вас настоящая Санса? - вопросил Рикон. - Я! - ответила сестра, стоявшая слева. - Я! - ответила сестра, стоявшая справа.
Призадумался Рикон, но зашелестели листья красные, подсказывая ему, что же делать, и улыбнулся он:
- Спой мне, милая сестрица!
И сестра, стоявшая справа, запела дивным голосом, а сестра, стоявшая слева, не смогла издать ни звука.
- Попалась! - воскликнул Рикон, но в тот же миг лже-Санса оборотилась огромным черным лютоволком и прыгнула на Лохматого. И покатились они, кусая друг друга, и нельзя было разобрать, кто же из них настоящий, а кто нет, но когда они расцепились, Рикон увидел у одного лютоволка на груди глубокие шрамы, которые тот получил, защищая своего друга, и у другого зверя их не было.
И тогда набросил Рикон обманщице на шею петлю, сотканную из рыжих волос Сансы, и зарычала волчица, забесновалась, но ничего сделать не могла.
Из последних сил она принялась менять личины - сперва оборотилась она высоким статным лордом, но он был обезглавлен, и тянулся своими руками к их шеям, чтобы сдавить и задушить. - Мы не боимся тебя, - сказал Рикон, - Мы помним тебя и любим, - сказала Санса, и вместе они обняли обезглавленного мертвеца, и тогда он стал юношей с оскалившейся волчьей головой и заклацал зубами, пытаясь достать их, но они не дрогнули. - Мы не боимся тебя, - повторил Рикон. - Мы помним тебя и любим, - повторила Санса, и тогда волчьеглавый юноша обернулся женщиной с расцарапанным лицом и перерезанным горлом, и кровь ее, льющаяся из разверстой раны, обжигала. Вскрикнули брат с сестрой, но не разжали объятий. - Мы не боимся тебя, - превозмогая боль, крикнул Рикон. - Мы помним тебя и любим, - превозмогая боль, крикнула Санса, и тогда женщина превратилась в юношу, высокого и темноволосого, но израненного жестоко, с пропоротыми грудью и животом, и из ран его воспаленных извергались ядовитые черви, и больно ранили они брата с сестрой, но те не сдались. - Мы не боимся тебя, - упрямо воскликнул Рикон. - Мы помним тебя и любим, - упрямо воскликнула Санса, и они обняли мертвого юношу крепче и ощутили, что под руками у них - девичье тело, тонкое, но сильное, и тело это подрагивает от рыданий. Обняли они сестру крепче, погладили по коротко остриженным волосам, и она обняла их в ответ, ибо только любовью и преданностью можно рассеять злые чары.
Так и стояли они в богороще, обнимая друг друга, и белоствольное дерево шелестело своими листьями, и улыбался вырезанный на коре лик.
Но подошли к ним, подкрались по траве неслышно огромные волки, и обступили их со всех сторон. Лютоволчица, их предводительница, выступила вперед и зарычала грозно:
- Она сестра нам! Что вы сотворили? Почему она плачет?
- Потому что она счастлива, - ответила за нее Санса, утирая свое лицо. - Потому что она вернулась домой.
Но Арья выпрямилась, и хоть губы ее улыбались, брови же хмурились.
- Слушайте меня, сестры и братья, - обратилась она к волкам. - Живут в Речном Краю злобные чародеишки, проворны они, как хорьки и хитры, как лисы, и сердца у них черны, а языки лживы. Они обманут любого человека, но бессильны они пред вашими могучими клыками и верными сердцами. Помогите же нам, сестры и братья!
И понеслись волки в Речные Земли, сея страх и разрушение в домах врагов. Не боялись они коварных колдунов и истребляли их безжалостно, спаслось лишь несколько, но так они перетрусили перед волками, что обратились во всамделишных лис и хорьков, забились в норы и позабыли, что когда-то были людьми.
И когда слух прошел о том, что на трон Винтерфелла садится новый лорд, потянулись люди со всех концов Севера, чтобы преклонить перед ним колени, и несли они дары. Толстяк из Белой Гавани привез рыбу, лорды, носившие на гербе лошадей, привели породистых скакунов, высокие сильные девушки-медведицы отдарились теплыми шкурами и сладкими ягодами, а братья со Стены - своими мечами.
И правил новый лорд честно и справедливо, и были счастливы люди, жившие под его началом, и был счастлив он сам.
Подарок для Vincha По заявке: что угодно по пейрингу Дени/Мормонт. Название: The Handmaids' Tale Категория: гет Герои: Джорах Мормонт/Дейенерис Таргариен Рейтинг: PG Размер: мини Ссылка на оригинал:http://archiveofourown.org/works/395791
Дени хотела бы радоваться, слушая, как болтают ее служанки, занятые приготовлением постели. После долгих недель страданий в безбрежных песках Красной Пустыни, где Ирри потеряла Ракхаро, обе они были равно что немы, и теперь было приятно снова слышать их беспечный щебет. Дени хотела бы смеяться вместе с ними. Но несмотря на то, что она младше своих подруг, она теперь не беззаботный ребенок. Ее драконы, ее люди – все они нуждаются в ней, и ее голова должна быть занята мыслями об их благополучии, а сердце – тревогой за них.
- Вчера ночью мне случилось осчастливить одного мужчину, - сказала Дорея, и ее отражение в зеркале игриво подмигнуло Дени. Служанка стояла у нее за спиной, тщательно расчесывая длинные серебристые волосы, влажные после вечернего купания. – Так вот, он сказал, будто Ксаро Ксоан Даксос собирается вскорости просить руки Матери Драконов.
Ирри, расстилавшая на постели белоснежные чистые простыни, на мгновение прервала свое занятие, чтобы одарить ее полным осуждения взглядом.
- Кхалиси, чей муж погибать, не может стать женой снова! Она должна идти в Вейс Дотрак и быть с Дош-Кхалином. Это все знают.
- А еще все знают, что королева может выходить замуж столько раз, сколько сочтет нужным!
- Ксаро уже предложил мне стать его женой, - сказала Дени, прерывая назревающий спор. – Это произошло сегодня.
Голос ее прозвучал спокойно – ни следа того волнения, что обуревало ее, когда она поведала о случившемся Джораху. «После долгой череды невезений удача наконец обернула к ним свой светлый лик, боги смилостивились», сказала она ему. Однако рыцарь нахмурил брови и обратил ее внимание на то, о чем она не подумала: на скрытые мотивы Ксаро... На то, что каждый богач желает получить взамен больше, чем отдал. Сказал он и другое – нечто, что смутило ее и взволновало сильнее, чем предложение Ксаро.
Счастливо смеясь, Дорея захлопала в ладоши и пустилась в пляс по комнате. Она упала на колени у скамьи, на которой сидела Дейенерис, и взяла ее руку в свои.
- И вы примете его предложение, ведь правда? Согласитесь стать самой богатой женщиной Кварта и всего Эссоса?
- Кхал Дрого победил бы надушенного купца, - зашипела Ирри. – Он забрал бы всех его золотых куриц и украсил ими Вейс Дотрак. Золото – не сила. Отвага – сила! Лошади – сила!
И она принялась взбивать подушки так яростно, что Дени испугалась, как бы они не разорвались, наполняя покои облаком невесомых перышек.
- Ксаро Ксоан Даксос слишком толст, чтобы сидеть на лошадь! Слишком толст, чтобы брать кхалиси, как подобает мужчине!
- Ирри! – воскликнула Дейенерис. Впрочем, без особого пыла: служанка была права. В Кварте и за его пределами наверняка существовали женщины, которым гладкая темная кожа Ксаро, его большие руки и приятная улыбка показались бы привлекательными, однако она не ощущала себя одной из них. Она попыталась представить себя в его объятьях, представить на себе его большое, грузное тело. Мысли не вызвали в ней ничего, кроме смешка.
Боги лишили ее радости смотреть в черные, полные страсти, любви и безграничной гордости глаза Дрого, опускаясь на его горячую, крепкую плоть. Она любила этот взгляд, и знала, что однажды увидит его снова – в глазах другого цвета, принадлежащих другому человеку. В такие дни, как сегодня, ей казалось, что глаза эти будут глубокими и синими, словно летнее небо – глазами, в которые она вглядывалась, ища поддержки и совета, и взгляд которых часто ощущала на себе.
Во взгляде Ксаро не было того, что побудило бы Дейенерис принять его предложение. В этом она была уверена.
- Это правда, что Ксаро Ксоан Даксос смотрит на вас глазами купца, а не влюбленного, - озвучила Дорея ее мысли. Выпустив ладонь Дени, она снова занялась ее волосами, складывая длинные пряди в ночную прическу. – Однако только пока. Кхалиси знает, что может заставить любого мужчину влюбиться в нее без памяти.
Лиссинейка снова лукаво ей подмигнула.
«Заставить...» Поднявшись со скамьи, Дени подошла к окну. После захода солнца квартийская жара сменилась прохладой, и легкий ветерок развеял складки ее ночного одеяния. Она не собиралась говорить служанкам о словах сира Джораха, которые тот произнес, стоя в это самой комнате всего лишь час назад. Однако слова эти, вместе со сказанным Ксаро, заставили ее задать вопрос:
- Кто же тогда смотрит на меня глазами влюбленного? Сир Джорах?
- Конечно. Это все знают. Даже слепые старухи, которые ехать в повозке позади кхаласара.
- Ирри считает, что сир Джорах держится в седле не хуже иного кхала. - Дорея не удержалась и хихикнула в кулачок.
Ирри всплеснула руками, забыв о подушках:
- А ты... Глазеть на его седалище!
- Большое дело! Седалище сира Джораха – просто загляденье. Зато ты целый день без умолку болтала о его плечах и груди после того, как увидела, как он купается!
Ирри пожала плечами с видом весьма независимым, однако Дени разглядела румянец на ее щеках.
- Я просто впервые увидеть, что находится под андальским железным платьем.
- Броня, - поправила ее Дени. – Железные пластины зовутся броней – нагрудником, наплечниками, наручами. Порою это железное платье спасает вестеросским рыцарям жизнь. Сир Джорах – могучий рыцарь и наш защитник, а также мой преданный советник, и вы... – она хлопнула ладонью по широкому каменному подоконнику, желая выразить свое неудовольствие – оскорбляете его честь своей легкомысленной болтовней!
- Да, кхалиси. – Дорея потупила взгляд.
В комнате повисла тишина, в которой чувствовалось напряжение. Ирри сражалась с постелью. Наконец она не выдержала:
- А я не понимать, как желание кхалиси может оскорбить честь андальского воина.
- Я не желаю его! – воскликнула Дейенерис, чувствуя, как краска приливает к щекам.
Дорея и Ирри умолкли. Переглянувшись, они вернулись каждая к своим занятиям, хотя перед этим – Дени готова была поклясться – обменялись едва заметным смешком. Она вздохнула, отступая от окна. Не стоит позволять своему смятению излиться на девушек – здесь, на чужой земле, они самые близкие подруги, которые у нее имеются. Ни одна из них не имела в виду ничего дурного и уж конечно не заслужила ее гнева.
- Дорогая, - обратилась она к Дорее тоном более мягким, чем прежде. – Совсем недавно меня выдали замуж, мой ребенок погиб, так и не родившись, а мои люди едва не умерли от голода и жажды в пустыне. Неужели ты считаешь, что у меня было время думать о новом замужестве?
Дорея приподняла край невесомого, расшитого райскими птицами одеяла и помогла Дени забраться в постель.
- Не было, - согласилась она. – Однако оно есть у вас теперь.
Это так. Девушки пошли по комнате, одну за другой туша свечи, а Дени поудобнее устроилась в постели.
«Иногда я смотрю на вас, и не могу поверить... что это не сон»
Им не понять, однако глупая девичья болтовня, уместная в любой другой день, сегодня и вправду оскорбляет его. Оскорбляет глубину того чувства, что светилось в его глазах, когда Джорах произносил эти слова.
Дрого, ее солнце и звезды, любил ее, в этом Дени не сомневалась. Однако в те редкие разы, когда он говорил о завоевании Вестероса, он ни словом не упоминал ее восхождение на Железный Трон, ее правление и то, какой королевой она станет. Он упивался мыслями о врагах, которых победит его кхаласар, о женщинах и трофеях, которые возьмет себе. Он завоевал бы Вестерос для нее, однако это в его косе прибавилось бы колокольчиков, и его кхаласар рос бы, словно река, напитанная кровавыми дождями.
Джорах Мормонт... Он говорил о ее нежном сердце не как о женской слабости, а как о даре. Как о преимуществе, которое сделает ее королевой не только сильной, но и любимой народом. Джорах Мормонт преклонил перед ней колено, назвал себя кровью от ее крови и в глазах его, обращенных на нее, Дени видела ту любовь, о которой он говорил.
Сколько раз она смотрела в эти чистые синие глаза, черпая в них силу и поддержку? Боги, и не счесть. Они были оазисом в Красной Пустыне, лишь благодаря им она не умерла на выжженной земле, под раскаленным солнцем, как большая часть ее кхаласара. Знает ли Джорах, как дорога ей его поддержка? Сказала ли она ему об этом? И не пора ли ей перебираться к старухам в повозке, о которых говорила Ирри, раз до сегодняшнего дня она была так же слепа, как они?
Ее тело покрылось испариной, и Дени откинула одеяло. «Слишком теплое для квартийской ночи», подумалось ей.
- Кхалиси? – послышался голос Ирри с другого конца комнаты, где она спала на круглом мягком футоне. – А все-таки мне не понять. Раз уж королевы могут выходить замуж снова и снова, сколько им возжелается, не лучше ли взять в мужья могучий рыцарь и защитник, а также преданный советник, чем толстый купец, будь он хоть трижды богатей?
- Ты забыла упомянуть широкую грудь и умение держаться в седле не хуже кхала, - захихикала Дорея, словно только и ждала, когда кто-нибудь подаст голос. Вслед за хихиканьем послышался визг – Ирри ее ущипнула.
- Тише, глупышки, - сказала Дени, улыбаясь в подушку. Улыбался, должно быть, и ее голос, потому что служанки не обратили на ее просьбу никакого внимания и продолжали возиться и лягаться. – Сир Джорах никогда не говорил со мной о любви.
Ему и не нужно было. За него говорили его движения, его голос, его глаза.
- Не говорить, потому что бояться, - со знанием дела изрекла Ирри. – Даже могучий рыцарь бояться разные вещи. Сильно.
- Погоди-ка. Я думала, что, по-твоему, мне следует отправиться в Вейс Дотрак? Разве не это ты говорила совсем недавно?
- Я солгать, - гордо заявила Ирри из темноты. – Кхалиси сильная и ей не место среди старух, даже среди самых важных. Я просто не хотеть...
В темноте Дени услышала, как служанка возится на своем спальном месте.
- Я просто не хотеть, чтобы кхалиси брать в мужья толстый купец, который не может сидеть на лошадь.
Подарок для storrm По заявке: Тайвин/Арья Название: Непредвиденное Категория: гет Герои: Тайвин, Арья, Тирион Рейтинг: PG - 13 Размер: мини Примечания и предупреждения: Арья не убежала из Харренхолла. Тайвин узнав, кто она, стал её опекуном. Последнее имя, заказанное Якену, — король Джоффри, который вскоре и погиб при загадочных обстоятельствах. Тирион с Сансой ни в чём не обвинялись и спокойно уехали жить в Кастерли.
Леди Дженна сердито уставилась в написанные твёрдым и ровным почерком слова, будто могла бы изменить своим взглядом смысл послания. Второй пергамент, свёрнутый в трубочку и с ещё нетронутой печатью, лежал на столе. — Отнеси ей это сам и попытайся как-нибудь объяснить, а я прикажу охране наблюдать и днем, и ночью за каждым ее шагом, — она протянула племяннику письмо. Тирион мысленно вздохнул. Конечно, раз маленькая волчица — его компаньон по кайвасса, то он должен принимать удар на себя. — В какое место муха укусила моего брата! Хотел бы молодую жену — мог бы вместо тебя на Сансе жениться! Эта же, младшая Старк, — ошибка природы, а не юная леди! — Ну, до Бриенны Тарт нашей Арье ещё далеко, — усмехнулся Тирион. Тётя Дженна необъективна — юная волчица уже давно не гадкий утёнок, а не по-женски тренированные мышцы и мозоли на пальцах и ладонях, видимо, не заботят его лорда-отца. Арья обнаружилась в библиотеке, а не в тренировочном дворе, что уже делало предприятие менее рискованным. Хотя, если серьезно, Арья уже пару лет как перестала быть бешеным волчонком, устроившим выволочку внуку Дженны в свой первый месяц пребывания в Кастерли. Старк сразу всё поняла, увидев бумагу с печатью лорда-десницы. — Что, он нашел мне мужа? — она подняла на Тириона потемневшие от гнева глаза. Было заметно, каких усилий Арье стоит оставаться спокойной. Тирион подавил усмешку: а между его отцом и этой девочкой есть что-то общее. Она уже пару лет, как расцвела, а на противоположный пол никак не реагирует. И эмоции свои научилась контролировать. Уже сейчас — холодная, резковатая, умная. Страшно представить, что будет дальше. — Учитывая возраст и темперамент моего отца, он всего лишь захотел обрести себе постоянного компаньона для охоты, — он протянул застывшей Арье послание. Действительно, не так для неё и плохо, если лорд Тайвин и дальше разрешит ей заниматься мужскими играми. А вот их с Сансой сын может не получить Кастерли, если Арья вдруг подарит старому льву наследника. Так что со стороны отца это не безумство на склоне лет, а продуманный шаг. И, как всегда, очередной плевок в его, Тириона, сторону. — Что? Сам лорд Тайвин? — девушка переваривала новость. Она смотрела куда-то мимо него расширенными глазами и старалась дышать ровно. Потом молча поднялась, забрала послание и быстро покинула библиотеку. Пусть отойдёт от шока и успокоится. А потом он ей осторожно намекнёт, что может помочь с побегом.
***
Дженна, хотя и осмелилась оспорить его решение, взялась пристально следить за его невестой. Тайвин с раздражением смял её очередное донесение и бросил бумагу в огонь. Дженна никогда не отличалась ни тактичностью, ни умом, но от этого ему не легче. По рассказам сестры, Арья вела себя, как и прежде: как будто предстоящая свадьба — просто обычный пир. Даже помогала со счетами по расходам, что она уже второй год делала при организации разных мероприятий в замке. Дженна пыталась вывести её на откровенный разговор, но безуспешно. Арья замкнулась в себе, даже с Тирионом и Сансой перестала общаться. В каждом донесении сестра старалась убедить Тайвина, что волчица что-то замышляет. Он достал пергамент, который получил ещё месяц назад от Арьи. Ответ на его предложение — всего одно слово — «Согласна», и подпись — Арья Старк. Его собственное письмо, конечно, и не располагало к какому-либо эмоциональному ответу. Но пусть лучше считает, что ему просто нужна сметливая хозяйка замка, чем посмеётся над ним, как над влюбленным идиотом. Дженна права лишь в том, что Арья уже давно не тот ребёнок, который ворвался в его жизнь три года назад под личиной простолюдинки и постепенно растопил его сердце.
Тогда, три года назад, все эмоции Арьи были как на ладони. Хотя уже тогда она старалась их не показывать. Тайвину вспомнился день разоблачения чашницы. День, когда он, наконец, признался самому себе, что девочка стала для него родной. На его военном совете тогда обсуждали новость — гибель младших Старк от руки Теона Грейджоя и разорение Винтерфелла. Девочка наливала вино, кажется, Адаму Марбланду. Услышав о случившемся, она вцепилась в кувшин, прикусила нижнюю губу и продолжала лить вино уже через край, смотря перед собой невидящими глазами. Он тогда сам встал, подошел к ней, забрал кувшин, поставил его на стол и взял девочку за плечи, которые у неё подрагивали, несмотря на все её попытки сохранять контроль над собой. Он приказал ошарашенным от происходящего членам военного совета убираться вон. Потом приподнял её и посадил на освободившийся стул. — Арья Старк, я сожалею о судьбе твоих младших братьев, — сказал он просто, так как сомнений в её происхождении у него уже не было. Девочка не стала отнекиваться от своего имени, ей было не до подобной комедии. Маленькая волчица мертвой хваткой вцепилась в столешницу, стараясь не разрыдаться. А когда ее все-таки прорвало, закрыла лицо руками. Он не знал, как ей помочь, как успокоить — просто дал ей носовой платок и держал за подрагивающие плечи, удивляясь при этом самому себе, появившемуся вдруг желанию утешить этого ребёнка. Он тогда ей сказал, что не является её врагом и пообещал защиту и покровительство. Пообещал, искренне веря в свои слова. И он сдержал слово — не позволил Серсее выдать Арью за Рамси Сноу, до крайности возмутив этим Русе Болтона. Хорошо, что у него было достаточно ресурсов решить ситуацию с Болтонами другим путём… Он объявил себя опекуном маленькой волчицы и увёз ее в Кастерли. Он решил не ломать Арью, не делать из неё традиционную барышню. Тем более, что леди, знающая историю, разбирающаяся в основах медицины и умеющая составлять и проверять счета, ничем не хуже леди-рукодельницы. Вместо традиционной септы с девочкой занимался мейстер, который, кстати, удивлялся её успехам. А в свободное время волчица практиковалась в стрельбе из лука и занималась фехтованием с учителем из Бравооса, которого он ей выписал. Правда, уроки настоящих танцев Арье тоже пришлось взять, но ей, кажется, понравилось.
Тайвин поднес письмо Арьи к лицу. Видел бы его сейчас кто-нибудь! Он так не делал со времен Джоанны. А как он хотел поцеловать волчицу на той последней охоте — взять в руки её раскрасневшиеся от мороза щёки, наклониться и припасть к её слегка потрескавшимся губам! Он попытался побороть наваждение — уехал на следующее же утро. А потом, уже в Королевской Гавани, постоянно вспоминал дни, проведённые рядом со своей повзрослевшей подопечной. И принял решение. Пока никто не знает о его слабости, это не опасно. Все его решения представляются окружающим, как вызванные практической необходимостью, а не эмоциями. Но он не сожалеет о случившемся — он опять чувствует себя живым. И хорошо, что он не может сравнивать Арью с Джоанной, — они такие разные во всём, кроме силы характера и остроты ума. Послания Джоанны были в разы длиннее и долго сохраняли запах её любимых духов. Арья никогда бы не додумалась надушить пергамент, она и сама подобными вещами пока не пользовалась. Хорошо, что хоть научилась носить платья и не пренебрегала подаренными им украшениями — по крайней мере, в его присутствии.
***
— Его сиятельство Лорд Тайвин прибыли утром, — служанка разбудила Арью, которая, несмотря на то, что солнце уже давно встало, была в постели. Последние дни ей удавалось заснуть лишь далеко за полночь. Свадьба через три дня, половина гостей уже собрались, и, наконец, и жених пожаловал. Арья еле сдержалась, чтобы не съязвить по этому поводу, но в очередной раз промолчала. Пусть все думают, что ей всё равно. Она приказала приготовить ванну. Привести себя в порядок по такому случаю — проявление обычного уважения. Интересно, когда Тайвин захочет её увидеть? Позовет в свой кабинет или пригласит разделить с ним трапезу? Или заглянет к ней в горницу? От другого мужчины, который женится по своему собственному выбору, можно было бы ждать неурочного визита и поцелуя. Арья горько усмехнулась: ей и в брачную ночь нечего ждать, ведь это просто брак по расчету. Глупая девчонка, она давно должна была сбежать. И она бы сбежала, найди ей лорд Тайвин другого мужа. Но ему самому она не смогла ответить «нет». Да, он враг её семьи, главный Ланнистер. Но он два раза спас её от верной смерти: сначала — взяв к себе чашницей, а потом — от брака с Болтоновским бастардом. И здесь, в стенах Кастерли, позволил ей оттачивать мастерство лучника и водного плясуна. А уроки с мейстером, на которых он настоял, расширили её кругозор и отточили её ум. Она уже не та Арья, повторяющая на ночь список своих врагов-смертников, хотя и не забыла ничего. Просто научилась мыслить логически, выжидать и действовать осторожно. Лорд Тайвин, при ещё малолетнем да и просто слабом и послушном Томмене, практически является правителем Вестероса, некоронованным королём. Он и внешне похож на настоящего короля. Будучи его супругой, она сможет и отомстить оставшимся в живых врагам, и своим помочь. И если Арья из прошлого яростно отвергала саму идею быть послушной леди-женой, то Арья сегодня пыталась доказать себе, что раз лорд Тайвин уважал свою покойную супругу, то будет уважать и её. А если нет, то тогда она с ним разберётся. Правда, леди Джоанна была ещё и любима своим львом… Зачем вообще она ему понадобилась? Его покойная жена была красавицей, настоящей леди и при этом ещё и умницей — управляла владениями в отсутствие супруга. Старый лев никогда не делал секрета из своей любви к Джоанне. Тирион, как всегда, прав — Арья, не обладающая ни красотой, ни дамскими манерами, не сможет стать второй Джоанной, самое большее — лишь полезным компаньоном. В охоте… Но ведь она тоже научится управлять замком, поднабравшись опыта. А Тайвин как раз это ей и обещал. Разве можно просто взять и сбежать? Да и пользы от побега никакой… Арья вздохнула и забралась в горячую ароматную воду. Все же она наденет сегодня одно из своих новых красивых платьев и попросит Сансу сделать ей прическу. Даже не будет пренебрегать украшениями — серебряное колье с аметистами и рубинами, подарок Тайвина на её последний день рождения, как раз подойдeт к её темно-серому платью с серебристым мирийским кружевом. Она сильная, она — Старк, она сумеет держаться с достоинством. И сегодня, и во время свадебной церемонии. Главное, чтобы никто не догадался, если её сердце вдруг пропустит удар при встрече со львом. И во время традиционного танца молодоженов она постарается ничем себя не выдать, если опять почувствует горячее волнение внизу живота, как в прошлый раз. Лорд Тайвин тогда решил просто проверить, научилась ли она, наконец, танцевать.
***
Облачённая в серебристую парчу невеста медленно приближалась к нему. За эти три дня он так и не переговорил с Арьей с глазу на глаз — не хотел, чтобы из-за какой-либо оплошности с его стороны девочка отменила бы своё «согласна». Но на семейном обеде в день его приезда Арья была спокойна, только немного стеснялась, что давало надежду на наличие в ней женского начала. Арья спокойно шла, с достоинством держа голову и смотря прямо на него. Лицо — маска, но в её больших серых глазах, таких же яростных, как у лютоволка на её плаще невесты, — буря. Впрочем, она спокойно произнесла необходимые клятвы, чуть заметно дёрнулась, когда он накрыл её алым плащом Ланнистеров, и не отпрянула, когда он запечатлел невинный поцелуй на её губах. Его юная супруга холодно отвечала на поздравления, не пренебрегла изысканным обедом и бокалом арборского, грациозно танцевала и с ним, и с гостями. Только глаза продолжали штормить непонятно почему. Никто из гостей, естественно, не посмел предложить провожание, и Тайвин сам повёл жену в приготовленные покои.
Они стояли в горнице перед его спальней. К демонам осторожность, она теперь его леди-жена. — Что не так, на что ты злишься? — он наклонился и взял Арью за подбородок. Волчица не отвела глаза. А ведь лишь единицы способны выдержать его взгляд. Он, помнится, сразу стал уважать за это свою чашницу. Неожиданно его юная жена резко дёрнулась, освободив лицо от его пальцев, взметнула вверх руки, вцепилась ему в шею, и, притянув к себе, неловко захватила его губы. Надолго её, правда, не хватило — не знала, что делать, и стыдно, наверно, стало. Арья прервала поцелуй и отпрянула, но он уже взял контроль над ситуацией и крепко держал её за талию. Тогда она просто спрятала лицо у него на плече. — За подобную дерзость я беру назад своё обещание — ты не будешь жить без меня в Кастерли, я тебя никуда теперь от себя не отпущу, — он подхватил Арью на руки и понёс в опочивальню. Она не сопротивлялась. Шторм в глазах стремительно утихал. Вдруг Тайвин рассмеялся, неожиданно для самого себя. Наверно, впервые за несколько десятилетий.
***
Тирион выглянул из-за портьеры, ошарашенный не меньше, чем его лорд-отец. Надо же — грозному лорду Тайвину, оказывается, не чужды находчивость и чувство юмора, и он даже умеет смеяться. Правда, смех старого льва какой-то странный — глуховатый, гортанный. Но это понятно, новое для него дело. Вдруг Тириону стало очень горько — его Санса никогда так не бросится ему на шею и не поцелует, хотя они и исполнили свой супружеский долг. И не один раз. Но теперь уж точно ни их первенцу Гериону, ни ребёнку, находящемуся сейчас в чреве Сансы, не видать Кастерли. Как только кончится зима, лорд-десница отправит их всех на север. — Арья, девочка моя, — донеслось из-за полуоткрытой двери. Прямо довольный кот, а не лев. Или лев над добычей. Хотя, кто есть добыча в данном случае, покажет время. Подслушивать дальше не хотелось, да и смысла не было. Бес нажал на нужный камень и скрылся через потайную дверь. Когда-то в юности он занимался канализацией замка и по ходу дела обнаружил несколько потайных ходов. Он иногда пользовался ими, чтобы быть в курсе событий. Но кто же мог подумать, что маленькая волчица, самый агрессивный из волчат Старков после Робба, и грозный Ланнистерский Лев будут так упоенно целоваться в брачную ночь "по расчету"?.. А ведь эту идиллию так легко разрушить — достаточно подбросить Арье письмо, рассказав о роли лорда Тайвина в организации Красной Свадьбы. Правда, доказательств Арье не получить — Уолдер Фрей и Русе Болтон уже пару лет, как в могиле. Но Арья не простит Тайвину даже пассивного одобрения. Что тогда сделает волчица, если поверит? Сбежит в Вольные города? Oтправится на Север поднимать восстание? Прикончит своего мужа?.. Тириону никогда прежде не приходила мысль предать своего отца, несмотря на все обиды, которые он от него претерпел. Вспомнив смех отца, Бес оступился, но вовремя сумел ухватиться за выступ в стене. Он грустно улыбнулся, проведя ладонью по холодному камню — может, настало время перестать быть таким… хорошим? Он подумает об этом.